И поэтому не шёл, а брёл Рюмин по лесу, лихорадочно соображая, как отделаться ему от старшего лейтенанта, как спасти свою жизнь.
– Слышишь, старший лейтенант, – сказал он. – Ну вот доставишь ты меня к своим, ну а дальше что? Тебе орден дадут? Или в звании повысят? А может быть, у вас есть денежные премии за поимку немцев? Тебе какая польза? Может, давай договоримся, а?
– Нет, Рюмин, ни о чём мы с тобой никогда не договоримся, – со злостью в голосе ответил Никаноров, – потому что ты предатель, и ответишь ты за своё предательство по всей строгости нашего советского закона.
Немецкий агент остановился, обернулся и закричал:
– Ты разве не понимаешь, что скоро здесь будут немцы?! Ещё день-два и всё, Брянск падёт, а потом и Москва. Ты разве это не понимаешь?! Соображать же надо своей дурной головой! Соображать!
Александр насмешливо усмехнулся, а Рюмин, воодушевлённый его молчанием, продолжил:
– Давай вместе уйдём к немцам, а? Гарантирую, к тебе отнесутся очень хорошо. Ты получишь всё, что захочешь! Если захочешь – пойдёшь в немецкую армию служить, а нет – тебе предложат хорошую должность в гражданской администрации какого-нибудь города. Деньги получишь! Много денег!
Этого Александр стерпеть уже не мог. Он с размаху ударил прикладом автомата по лицу немецкого агента, и тот свалился на землю как подкошенный.
Старшего лейтенанта тут же прошиб холодный пот.
«Убил», – промелькнуло у него в голове.
А Рюмин действительно был похож на мертвеца. Его лицо побледнело, глаза закрылись, сам не шевелился. Казалось, он даже не дышал.
Александру захотелось громко закричать от отчаянья. Он так старался. Столько усилий. Всё зря! Это просто какое-то фатальное невезение. Как будто бы его кто-то сглазил.
Поколебавшись несколько секунд, Александр нагнулся к предателю, померил пульс. Он был, но слабый. Главное, Рюмин жив. От сильного удара он просто потерял сознание.
«Что же теперь с ним делать?» – подумал старший лейтенант.
Он потряс за плечо потерявшего сознание немецкого агента, а потом несколько раз легко ударил его ладонью по щекам. Увы, это не дало положительного результата.
Оставалось только ждать. Александр уселся на пригорке метрах в трёх-четырёх от Рюмина, достал пачку папирос и негромко выругался. Папиросы во время схватки все помялись. Что теперь курить?
Никаноров философски улыбнулся. Что ж, смятые папиросы по сравнению с пойманным Рюминым – это ничто.
Но курить хотелось, поэтому старший лейтенант осторожно собрал рассыпавшийся табак в одну кучку, нашёл одну более-менее целую папиросу, сделал из неё самокрутку. Он зажёг спичку, поднёс её к самокрутке и, когда она затлела, втянул в себя табачный дым. Потом он с удовольствием прислонился спиной к сосенке, замер в таком положении.
В эти минуты он старался ни о чём не думать. Просто сидел возле сосенки, отдыхал, курил. Его вдруг охватила сильная усталость. Как будто бы он целый день рубил дрова или разгружал вагон с мешками цемента. А ведь он только пробежался по лесу минут сорок, ну, может, чуть больше. Вот и всё. Да потом ещё немного пришлось повозиться с предателем.
А ещё ему захотелось спать. Он не спал уже больше суток. Впрочем, к этому ему не привыкать. Иногда ему приходилось не спать двое суток, а то и больше.
Александру вдруг вспомнился его родной городок, его родители, мама и отец, младшая сестра, одноклассники, с которыми он вместе ходил в школу. Где они сейчас? Куда забросила их война?
Тут он увидел, что Рюмин пошевелился, и сонливость, усталость вдруг разом бесследно исчезли. Он опять почувствовал себя сильным и энергичным.
– Что, пришёл в себя? – спросил он немецкого агента.
Тот негромко застонал.
– Пить…
Воды не было. Бросаясь в погоню за предателем, старший лейтенант про воду не подумал. Не до неё было.
– Давай. Поднимайся. Хватит валяться.
Он рывком поставил на ноги Рюмина и приказал ему:
– Вперёд иди!
Пробормотав что-то непонятное в ответ, тот поплёлся в указанную сторону. Движения его были медленными, неторопливыми. Это чертовски злило Никанорова. Он постоянно смотрел на часы, на небо и недовольно думал, что скоро начнёт темнеть.
«Так мы до ночи не дойдём до полуторки».
Но они вышли к тому месту, где остался грузовик, ещё засветло. Вот только полуторки там не оказалось.
80
Как только Алексей Орлов догадался, что лейтенант Никифоров и его бойцы – это переодетые немецкие диверсанты, он тут же попытался вынуть пистолет из кобуры. Но он опоздал. Опоздал всего на какие-то секунды. Никифоров что-то громко крикнул и направил автомат в грудь командира Василия Бронского. Раздалась короткая очередь, но пули попали не в Бронского, а в одного из его бойцов, закрывшего своего командира.
– Брось автомат! – закричал Алексей, целясь в диверсанта.
Но тот быстро повернулся и от бедра выстрелил в Орлова. Мимо.
Алексей ответил двумя выстрелами из «ТТ». Все две его пули попали в грудь лейтенанта Никифорова. Он негромко вскрикнул, выронил автомат из рук, а потом осел на землю.
В это время на позиции истребительного батальона уже вовсю кипел самый настоящий бой. Немецких диверсантов было меньше, но зато они оказались лучше подготовлены, лучше вооружены. Да и внезапность была на их стороне.
Но немецкие диверсанты немного поспешили. Они не были ещё полностью готовы, не заняли все назначенные им позиции. К тому же бойцы истребительного батальона быстро пришли в себя от внезапного нападения и оказали упорное сопротивление.
– Це нимци! Бий их! – громко закричал сержант Потапенко.
Бой оказался скоротечным. Алексей подобрал автомат командира диверсанта. Перед ним показалась спина одного из врагов. Он не раздумывая тут же всадил в неё короткую автоматную очередь. Потом он стрелял ещё и ещё, пока не клацнул затвор, сообщая, что закончились патроны.
Алексей оглянулся по сторонам, чтобы разжиться боеприпасами, но к тому моменту они уже были не нужны. Атаку немецких диверсантов отбили. И всех их уничтожили. Почти всех. Потому что разгорячённые бойцы, находя живого диверсанта, на месте добивали его.
«Да что ж это они делают», – возмутился Орлов и стал кричать, чтобы взяли пленных.
Но пленных не было. Все немецкие диверсанты, почти тридцать человек, получили то, что им полагалось. Никто не уцелел.
В истребительном батальоне тоже оказалось много убитых, а раненых – ещё больше. Пятнадцать защитников Брянска полегло в том недолгом, но горячем бою. Остальные понемногу приходили в себя, оказывали помощь раненым, закурили цигарки, делились впечатлениями.
– Я его как ударю штыком, а он как завизжит! Думал, оглохну, – рассказывал раненый боец своему приятелю, перебинтовывавшему ему голову.
