Теперь надо было заняться своими «тридцатьчетвёрками» и прежде всего – горящей машиной сержанта Капотова. К счастью, к ней уже бежали мотострелки, чтобы закидать снегом. Огонь был пока несильный, ещё только разгорался, погасить можно. И ещё надо было вытащить экипаж.
Миша Малов и Иван Лесовой бросились к водительскому люку горящего Т-34 (спасать мехвода и радиста), а сам Костя и Борис Локтев полезли на броню: доставать командира и заряжающего. Сержант Капотов оказался жив, правда, без сознания – сильно контужен да ещё наглотался дыма. Его осторожно достали и немедленно понесли на шинели в тыл. Но остальным членам экипажа не повезло: многочисленные осколочные ранения сделали своё дело.
Пламя вскоре удалось погасить, боеприпасы – выгрузить и перенести в машину Чуева (как и танковый пулемёт с дисками – тоже пригодится). Погибших положили рядом с их родным Т-34, на снег. Потом похороним, после боя, вместе с теми, кто ещё погибнет. Ясно же, что дело ещё не закончено, Скирманово не освобождено, значит, надо сражаться дальше.
Но у Кости остался в строю лишь один танк – его собственный Т-34. «Тридцатьчетвёрка» старшины Смирнова погибла, спасая его и Капотова от верной смерти. Если бы не его отчаянный таран… Костя обещал себе, что, как только будет можно, сообщит о подвиге отважного старшины в штаб бригады – чтобы весь экипаж представили к наградам, хотя бы посмертно. Да и все его ребята, если разобраться, дрались смело, отчаянно, все отлично себя проявили. По правде говоря, все они достойны награды.
Костя Чуев зачерпнул из сугроба холодного снега, обтёр лицо, осмотрелся. Недалеко находился деревенский колодец, и стрелки лейтенанта Демченко уже таскали из него воду (нашли где-то ведра), заливали остатки огня в «тридцатьчетвёрке» сержанта Капотова. Открытого пламени уже не наблюдалось, лишь кое-где вился сизый дымок. «Тридцатьчетвёрку», на счастье, удалось спасти, теперь надо было оттащить её на СПАМ, чтобы ремонтники скорее привели её в порядок. «Это уже завтра, – решил про себя Костя, – когда отгоним гитлеровцев за село».
Он подошёл к колодцу, напился ледяной – даже зубы стыли! – воды, ещё раз умылся. Лёгкие на свежем воздухе немного прочистились, дышать стало гораздо легче. Между тем Миша Малов и Борис Локтев уже заканчивали таскать из подбитой машины боеприпасы – для будущего боя. Слили из баков и остатки горючего – чтобы лишний раз не возвращаться к себе в тыл, не тратить время. А то, получается, больше туда-сюда ездишь, чем воюешь.
Мотострелки лейтенанта Демченко провели разведку и доложили, что немецкие танки всё же отходят: видимо, им разрешили оставить свои позиции. Скирманово, таким образом, было полностью освобождено, теперь следовало взять соседнее Козлово. Если выбить гитлеровцев и оттуда, то все Скирмановские высоты будут за нами, а немцы, соответственно, потеряют удобный плацдарм и лишатся возможности угрожать тылам 16-й армии.
Через час бой совсем затих, остатки немецких батальонов отошли в Козлово. Советские мотострелки тут же приступили к его взятию (при активной поддержке «тридцатьчетвёрок» лейтенанта Самохина) – как говорится, куй железо, пока горячо. Точнее, гони врага, пока бежит. Атака была яростной, сражение – напряжённым, выстрелы противотанковых и танковых орудий сливались в одну оглушающую канонаду, и им вторили резкие частые пулемётные очереди. Время от времени откуда-то из-за соседней рощи глухо гавкали тяжёлые немецкие гаубицы – поддерживали своих защитников. Их тяжёлые снаряды с протяжным фырканьем летели в сторону советских бойцов.
Но всем было ясно, что Козлово гитлеровцам не удержать – после потери Скирманова у них не было никаких шансов. И точно: несмотря на отчаянное сопротивление, мотострелкам удавалось потихоньку идти вперёд. Как говорится, медленно, но верно. К вечеру Козлово также было очищено от противника, а катуковцы к уже имеющимся трофеям (двадцать один панцер, пять миномётов, восемь противотанковых орудий, пулемёты, винтовки…) добавили семь танков, несколько миномётов и противотанковых орудий, три пулемёта. Ну и винтовок, боеприпасов, само собой, этого добра всегда было более чем. Уничтожили до роты немецкой пехоты – тоже хорошо.
Погибших советских стрелков и танкистов Кости Чуева похоронили на окраине Скирманова, раненых отправили в полевой лазарет, захваченные трофеи передали в тыл. И 4-я танковая бригада с чистой совестью и чувством выполненного долга, сдав позиции очень вовремя подошедшей стрелковой части, направилась в Чисмены – на своё старое, привычное место.
Нужно было отдохнуть, отремонтировать технику, привести себя в порядок: почиститься, помыться, отоспаться. И приготовиться к новым сражениям. Вместе со всеми отбыл и Костя Чуев – на своём последнем, израненном, сильно почерневшем от дыма, но по-прежнему гордом, боевом, непобеждённом Т-34.
* * *
Москва была уже близко, совсем близко – буквально перед глазами, рукой достать. Всего тридцать пять – сорок километров, один-два танковых перехода. Это знали все в Вермахте – и солдаты, и офицеры. Они видели, что заветная цель – вот она, совсем рядом, осталось сделать лишь один, самый последний, рывок. А там – долгожданная победа, заслуженные награды, отдых и возвращение в Германию, к семье, к своим близким и любимым.
И, главное, взятие Москвы означает окончание всей Русской кампании: никаких больше сибирских морозов, вечной грязи, вшей, чёрствых сухарей и, что самое важное, постоянного страха.
На войне страх обычно быстро проходит, притупляется, но здесь было всё иначе – он чувствовался постоянно. Ибо даже на отдыхе, в тылу не получалось расслабиться: того и гляди, получишь пулю в спину от партизан или же тебя взорвут вместе с поездом, на котором ты едешь в отпуск. И останешься ты навсегда в этих холодных русских снегах, раздавленный, расплющенный, беспомощный, глядя стеклянными глазами в равнодушное серое небо. И похоронят тебя в ледяной могиле где-нибудь на окраине сурового русского леса.
И ещё тебя могли убить во время очередного авианалёта: наступающие части Вермахта всё чаще подвергались атакам советских «штурмовиков», которые смело нападали на немецкие колонны и обозы, идущие к фронту, на населённые пункты, занятые солдатами и офицерами. Уничтожали штабы, железнодорожные станции, мосты, склады.
Истребители же Люфтваффе далеко не всегда успевали отогнать их, и это вызывало справедливые упрёки со стороны полевых частей. Особенно же доставалось танкистам – панцеры были желанной добычей для русских ИЛов. Несладко приходилось, впрочем, и автомобилистам – их тоже регулярно бомбили, поэтому всё сложнее становилось доставлять грузы из тыла на передовую. Снабжение, и так весьма неважное, после каждого такого налёта прерывалось на два-три дня, а то и больше. И это в то время, когда в немецких частях не хватало буквально всего: от снарядов и мин до продуктов и тёплых вещей.
Помимо этого, бравых солдат Вермахта не покидало ощущение какой-то общей нереальности, неправильности всего происходящего. Сколько раз уже окружали, разбивали, уничтожали большевиков, сколько уже взято в плен их солдат (десятки тысяч, сотни!), сколько подбито, захвачено, сожжено их танков, тягачей, машин, тракторов, орудий, миномётов, пулемётов, но Красная Армия возрождалась вновь и вновь, на фронте появлялись свежие части: полки и дивизии шли из Сибири и Дальнего Востока, Средней Азии и Кавказа, вообще из каких-то неведомых далей. Чуть ли не каждый день перед немецкими дивизиями возникали новые стрелковые бригады, танковые батальоны, миномётные и артдивизионы – из них тут же формировались корпуса, армии, фронты. Людские и материальные ресурсы Советов, казалось, были неисчерпаемы.
