Позиция хорошо замаскирована – закрыта сверху частой верёвочной сеткой с вшитыми кусками белой ткани и припорошена снегом. Заметить её было очень трудно – если, конечно, не подойти совсем близко. К пункту от крайних деревенских изб шёл узкий извилистый ход, тоже закрытый сверху маскировочной сетью. Идти по нему приходилось, согнувшись почти пополам. И ни в коем случае нельзя было задевать сеть – нарушишь всю маскировку! Зато на самом пункте можно было встать нормально, глубина позволяла. И спокойно следить за противником.
Наблюдение вели ефрейтор Клаус Шунке и рядовой Ганс Яссен. Оба из Бремена, до войны жили по соседству и дружили, а потому в армии тоже старались держаться вместе. Клаус Шунке, сын учителя, окончил гимназию и после призыва в армию был направлен в артиллерийскую школу, а Ганс Яссен одолел только девять классов, затем стал помогать отцу в лавке. Но в армии он тоже попал в артиллеристы – назначили подносчиком снарядов. Парень крепкий, сильный, ему это раз плюнуть. Уже в России Клаус и Ганс случайно встретились (оказались в одном полку) и, разумеется, возобновили дружбу. А вскоре Ганс Яссен перешёл в наблюдатели – с помощью друга, конечно.
Произошло это после того, как противотанковую пушку, в расчёте которой служил Ганс, раздавил прорвавшийся Т-34. Во время боя он неожиданно появился откуда-то сбоку и раскатал их несчастную 37-мм пушку в лепёшку – вместе с обслугой. Ганс уцелел чудом – ходил в это время за снарядами. А когда вернулся и увидел, что русский танк «танцует» на их позиции, то упал на снег и притвориться мёртвым. Его не заметили, Т-34 проскочил мимо, вот так он и спасся. Один из всего расчёта.
После боя его и других артиллеристов, временно оставшихся без дела (почти все противотанковые пушки передавили), перевели в пехотинцы – людей остро не хватало. А затем Клаус Шунке взял его к себе в помощники (прежний попал с обморожением в госпиталь). Гансу очень понравилось быть наблюдателем – это гораздо интереснее, чем работа подносчика. Да и уцелеть шансов тоже больше.
Во время дежурства Клаус Шунке, как старший, обычно смотрел в стереотрубу, а Ганс передавал по телефону в штаб данные, сообщал координаты целей. Иногда он тоже смотрел на русских – интересно! И потихоньку учился новой специальности.
Чтобы скоротать время, Клаус и Ганс болтали о том о сём, особенно когда получали письма из дома. Клаусу писали много и часто – и папа с мамой, и сёстры, и школьные товарищи, а вот Ганс получал весточки от родных довольно редко: отец писать не любил, а мать была из деревенских, грамоту плохо знала. Клаус был в курсе этого и читал другу свои письма. А потом они говорили: о родном Бремене, об общих друзьях и знакомых… И о девушках, конечно же.
Наблюдение за русскими вскоре стало для Ганса делом привычным и даже рутинным. Но были и трудности: лютый мороз быстро пробирал до костей (зуб на зуб не попадал!), ступни леденели уже через полчаса, пальцы ног и рук почти не чувствовались. И не согреешься никак и ничем – курить строго запрещалось (что понятно – маскировка). Приходилось терпеть, пока не сменят.
Тогда бегом назад, в тёплую деревенскую избу, чтобы погреться у печи, выпить кружку кипятка с одним кусочком сахара (больше не давали) и спокойно посидеть, покурить. А затем – снова на холод, следить за русскими. Те, кстати, в последнее время вели себя довольно активно: сновали туда-сюда по окопам, что-то постоянно рыли, строили, делали новые блиндажи, копали землянки, оборудовали пулемётные точки. В общем, готовились к серьёзному сражению.
Русские, как заметил Ганс, могли окапываться со страшной скоростью – в мгновение ока зарывались по самые уши. Помимо блиндажей, землянок и огневых точек, они делали ещё глубокие норы для себя лично – своего рода индивидуальные спальные места. Заберётся, и не видно его, только подошвы валенок наружу торчат. И дрыхнет себе красноармеец спокойно, спит всю ночь на мягкой подушке из еловых лап. Многие к тому же, чтобы теплее было, забивались в норы по двое-трое и лежали, тесно прижавшись друг к другу. Тогда никакой мороз не страшен!
Да и курить русским разрешалось свободно, сколько угодно, без всяких ограничений. Даже сюда, на наблюдательный пункт, доносился из-за реки запах их махорки – крепкой, ядрёной, пробирающей до самого нутра. А им, верным солдатам Германии, приходилось страдать без табака (опять не подвезли). Да ещё жутко мёрзнуть, стоя в узком ледяном окопчике.
Сегодня утром к ним на пункт прибежал унтер-офицер Вайсман и сообщил важную новость: к обеду следует ждать высоких гостей – из штаба корпуса или даже армии. Начальство опять решило посмотреть на Москву. Клаус и Ганс к этому привыкли: не раз уже на их наблюдательный пункт приходили офицеры из полка и дивизии, чтобы полюбоваться на «красную столицу».
С вершины холма Москва действительно была видна – правда, только в очень хорошую, ясную морозную погоду. И, конечно же, не самый её центр со знаменитым Кремлем, а лишь какие-то тёмные рабочие окраины. Но хоть это! В удачный день в сизом зимнем мареве можно было разглядеть кирпичные силуэты промышленных предприятий и высокие трубы с белым дымом – фабрики и заводы ещё работали. Ближе подобраться и рассмотреть, что там и как, не получалось: большевики прочно сидели на том берегу и стойко оборонялись. А иногда даже предпринимали и контратаки.
Как это было, к примеру, три дня назад: к русским тогда подошла свежая стрелковая часть, и её тут же бросили в бой. Что было понятно: им очень хотелось ликвидировать опасный прорыв 10-й танковой дивизии.
Ганс, поёживаясь, вспомнил тот день. Рано утром, ещё в темноте, он, как всегда, был на наблюдательном пункте вместе с Клаусом. Вдруг тот заметил какое-то странное шевеление на другой стороне реки, посмотрел в стереотрубу и охнул: русские один за другим осторожно спускались с крутого берега на лёд. Одеты все были в белые маскхалаты, а потому – почти невидимы на фоне снега. Но Клаус всё же их заметил. Можно сказать, каким-то шестым чувством почувствовал опасность.
Советские пехотинцы тянули за собой на полозьях станковые пулемёты – «Максимы». Это, судя по всему, была штурмовая группа. Бойцы в полном молчании пересекали реку (в этом месте она была не слишком широкая) и взбирались на немецкий берег – тихо и скрытно. Расчёт, как понял Ганс, строился на внезапности нападения: тихо, незаметно подобраться к деревне и одним ударом захватить её. А потому русские и начали атаку и без привычной артиллерийской подготовки и громких криков «ура». И если бы не внимательность Клауса Шунке…
Ганс передал по телефону в штаб – иваны атакуют! Оттуда пришёл приказ: оставайтесь на месте и ждите. Скоро мы начнём обстрел, вы будете координировать огонь артиллерийских батарей. И они стали ждать. Время тянулось невыносимо медленно, было очень страшно. Ганс прикинул: на их берег вылезло уже не менее сотни русских. И через несколько минут они будут уже здесь, возле самого наблюдательного пункта…
Но тут наконец ударили немецкие батареи: тяжело забухали 105-мм гаубицы, дружно забили 75-мм пушки. На заснеженном берегу встали огненные фонтаны, вверх полетела земля. А вместе с ней – и разорванные человеческие тела. Вскоре к артиллерии присоединились и миномёты, тоже добавили смерти. Красноармейцы залегли, замерли, вжались в мёрзлую землю. Да разве здесь укроешься? Чистое поле…
