Томас Фигерс учился и работал на Севере и к тому же объездил весь Юг. Имея разносторонний опыт, он вовсе не считал Мобил таким прогрессивным городом, каким он представлялся городским властям. Он восхищался ролью, которую газета «Атланта конститьюшн» играла в своем городе в деле борьбы за гражданские права, и его шокировало, в каком негативном свете газета «Мобил реджистер» представляла успехи афроамериканской общины в его собственном родном городе. Он считал, что Мобил мог бы стать второй Атлантой, но сделать это ему мешали «два «Р»»: расизм и ретроградство.
Томас Фигерс начал работать на федеральное министерство юстиции вскоре после того, как в 1977 году президентом США стал бывший губернатор Джорджии Джимми Картер. Но четыре года спустя, после избрания на президентский пост Рейгана, у него появилось недоброе предчувствие относительно направления, в котором теперь двинется федеральная власть. Ему хотелось уйти из федеральной структуры и вместе с братом заняться частной адвокатской практикой, но он был убежден, что, если он уйдет со своего нынешнего поста, федеральная власть никогда не займется делом Майкла Дональда, и эта смерть станет еще одним звеном в длинной цепи нерасследованных, безнаказанных линчеваний.
Фигерс считал, что, если ему удастся привлечь к поимке убийцы или убийц Майкла Дональда всю мощь и принципиальность федеральной власти, он тем самым внесет ценнейший вклад в борьбу афроамериканского населения Мобила за торжество правосудия. Везде, куда он смотрел, он видел то, что про себя называл «кроличьими следами», мешающими увидеть очевидное – скорее всего, убийц следует искать в Клане. Он наблюдал за тем, как шло расследование, испытывая разочарование и гнев.
– Пошли по этим кроличьим следам: отбыть номер и умаслить местные правящие круги, – сказал впоследствии он.
Помощник федерального прокурора был убежден, что у полиции Мобила и у прокурора округа Мобил нет ни желания, ни планов, ни даже способности отыскать тех, кто линчевал Майкла Дональда. По его мнению, и расследование, проведенное на первых порах ФБР, было лишь немногим лучше расследования местных слуг закона, к тому же оно закончилось, практически и не начавшись.
Фигерс считал своего нового босса Джефферсона «Джеффа» Борнгарда Сешнса Третьего, федерального прокурора южного округа Алабамы и будущего сенатора США, расистом, хотя сам он и не признавался в том, что он расист. Позднее Фигерс рассказывал, что Сешнс называл его «бой»
[16], а для чернокожего южанина такое обращение является крайне оскорбительным. Назначенец Рейгана также однажды заметил, что считал Клан добропорядочной организацией, пока не узнал, что некоторые его члены курят «травку». Впоследствии Сешнс утверждал, что это было шутка, но подобные его замечания только усилили подозрения Фигерса относительно того, что белые люди в действительности думают о представителях его расы. Однако Сешнс был почти в такой же степени, что и Фигерс, убежден, что отдел федерального министерства юстиции по гражданским правам должен вмешаться в расследование линчевания Майкла Дональда, и, судя по его действиям в этом вопросе, едва ли он был расистом.
Фигерс начал обрабатывать шефа подотдела по уголовным делам отдела по гражданским правам Дэниела Ринзела, убеждая, что федеральное правительство должно заняться этим делом. Он был невероятно настойчив. Он никогда не читал морали. Никогда не кипятился. Но он и никогда не отступал.
***
Через год после убийства за тысячу миль от Мобила в своем крохотном кабинете в отделе по гражданским правам федерального Министерства юстиции в Вашингтоне, округ Колумбия, юрист Барри Ковальски открыл шкаф, достал из него папку с документами, относящимися к убийству Майкла Дональда, и попытался решить, браться за это дело или нет.
Отец Ковальски, американец польского происхождения, был выпускником военной академии Вест-Пойнт и кадровым военным; в 1950-х годах два раза избирался в Палату представителей от штата Коннектикут. Фрэнк Ковальски был либеральным демократом и противником войны во Вьетнаме. Его сын также имел антивоенные взгляды, и конгрессмен в отставке был очень обеспокоен, когда Барри записался на службу в Корпус морской пехоты. Мол, будет нечестно, если он будет отсиживаться в тылу, в то время как менее привилегированные молодые люди его поколения вынуждены идти в армию по призыву и умирать.
Во Вьетнаме Ковальски командовал стрелковым взводом, который участвовал в боях. Его служба в действующей армии только сделала его еще более убежденным противником этой войны. Вернувшись в США, невысокий эмоциональный лейтенант выучился на магистра права в Католическом университете и стал преподавателем Школы права в Вашингтоне.
Это практикующее новаторские методы высшее учебное заведение сочетало учебу в аудиториях с адвокатской практикой и считалось самой либеральной юридической школой в Америке. Молодой профессор права успел заняться немалым количеством уголовных дел со своими студентами. После того как Ковальски проработал преподавателем семь лет, учебное заведение закрылось, разорившись из-за чрезмерного следования принципу равноправия, и тридцатисемилетний юрист остался без работы.
Ковальски поступил на службу в отдел по гражданским правам Министерства юстиции США в январе 1981 года, в день, предшествовавший инаугурации президента Рональда Рейгана. Он опасался, что новый президент, возможно, свернет гражданскую активность отдела и что он, вполне может быть, начинает служить в нем как раз тогда, когда для дела борьбы за гражданские права настали наихудшие времена. Ведь в 1965 году Рейган выступал против принятия Закона об избирательных правах – то есть акта, имеющего ключевое значение для деятельности отдела, – поскольку документ, по словам Рейгана, являлся «унизительным для Юга». Барри Ковальски в полной мере перенял ловкость своего политика-отца и не щеголял перед новыми коллегами либеральными взглядами.
В стране существовало массовое недовольство – ответная негативная реакция на вмешательство федеральных властей в вопросы гражданских прав, и Рейган использовал эти настроения для того, чтобы выиграть выборы. В 1980-м он начал свою кампанию за победу в первичных выборах и назначение в качестве республиканского кандидата на выборах президента в городке Филадельфия, штат Миссисипи, то есть как раз там, где кровавым летом 1964 года были убиты трое борцов за гражданские права. Кандидат приехал сюда отнюдь не для того, чтобы почтить память троих активистов, и даже не упомянул имен Джеймса Чейни, Эндрю Гудмена и Майкла Швернера. Нет, он приехал в этот город лишь затем, чтобы осудить вмешательство федеральных властей в жизнь Юга.
– Я верю в права штатов и считаю, что мы нарушили баланс распределения полномочий между властями штатов и федеральными органами, дав федеральному истеблишменту полномочия, которыми творцы нашей Конституции вовсе не намеревались его наделять, – сказал Рейган, выступая перед огромной толпой на ярмарочной площади округа Нешоба.
Стремясь стать сороковым президентом США, Рейган, возможно, и пытался занять легитимную политическую позицию, но он в то же время торжественно повторял один из самых вредоносных лозунгов из тех, что употреблялись в тогдашней американской политической борьбе. Каждый раз с 1964 года по 1976 год, когда губернатор Алабамы Джордж Корли Уоллес-младший уезжал на север во время своей очередной предпринимаемой раз в четыре года попытки баллотироваться в президенты США, он говорил о «правах штатов», и Рейган просто подхватил мантру колоритного сторонника сегрегации. Так называемые «права штатов», кроме всего прочего, были в то время прикрытием для продолжения практики сегрегации. Этот лозунг внушал белым южанам совершенно ошибочное мнение о том, что в Гражданской войне их предки сражались в основном не за то, чтобы сохранить, как выразится позднее Барак Обама, «наш национальный первородный грех, рабство».
