Шелтон вернулся из Германии, полный неуемного гнева. Он рассказывал жене, что в Германии видел чернокожих мужчин, гуляющих под ручку с фрейлейн. И, по его мнению, такое же будущее ждало Америку, если белая раса не одумается и не начнет защищать свое наследие. Вполне понятно, почему молодой человек, воспитанный как сторонник расовой сегрегации, мог расстроиться, наблюдая любовное общение межрасовых пар, но этого было явно недостаточно, чтобы переполнить его всепоглощающей первобытной яростью. Должно было быть что-то еще, какое-то событие, породившее этот постоянный гнев, но Шелтон никогда не рассказывал.
Муж, вернувшийся к Бетти Шелтон, внушал ей страх, и она боялась того, что он может сделать. Однажды она услышала, как он говорит о вступлении в ку-клукс-клан. Опасаясь ущерба, который это могло бы нанести ей и ее семье, она попросила его не делать этого. Но он не стал ее слушать, и по мере того как муж втягивался в деятельность этой расистской организации, Бетти все глубже уходила в веру и заботы о своей семье. Она воспитывала троих детей и каждое воскресенье ходила в церковь, часто вместе с мужем. Единственное, что осталось от мечты о будущей семейной жизни.
Высказывания и философия Шелтона были проникнуты призывами к насилию, и, скорее всего, насилием была полна и его семейная жизнь.
– Кто-то спросил меня: почему бы тебе с ним не развестись? – вспоминала миссис Шелтон в 2014 году. – Но тогда не принято было разводиться. Что бы ни творилось у тебя в семье. Многих женщин все время избивали их мужья. И считалось, что они виноваты в этом сами.
Когда Шелтон рассказывал другим рабочим шинного завода о том, что может ждать их в будущем, если они ничего не предпримут сейчас, его слова воспринимались с готовностью. Плоды процветания, последовавшего после окончания Второй мировой войны, достались и им. У них были лодки, на которых они плавали по реке Блэк Уорриор, скромные охотничьи домики, водопровод и канализация в жилищах и новые машины, которые они могли себе позволить, поскольку за них можно было платить в рассрочку, – в их распоряжении было все то, о чем поколение их отцов не могло и мечтать. Почти все предвещало такую же обеспеченную жизнь и в будущем, но многие из рабочих начинали бояться, что их благополучию скоро может настать конец. Они начинали подозревать, что кто-то может отнять у них их нынешнее благосостояние, и опасались всех тех, кто мог прийти и лишить благ. Им достаточно было посмотреть на другую часть своего города, чтобы увидеть, в каких ужасных условиях живут большинство чернокожих алабамцев. Процветание не коснулось тех районов. И, видя это, белые рабочие беспокоились еще больше.
Шелтон говорил, что чернокожие сначала заберут рабочие места, а затем завладеют их женами и дочерьми и обрушат своим распутством всю христианскую цивилизацию. Только храбрые рыцари ку-клукс-клана могут этому помешать. Шелтон был красноречив, и под его влиянием многие работники шинного завода вступили в Клан. И чем больше новобранцев он приводил в Клан, тем очевиднее становилось, что у него достаточно целеустремленности, честолюбия и умения видеть перспективу, чтобы стать одним из вожаков этого разрастающегося движения.
Те, кто состоял в алабамских загородных клубах для избранных, смотрели на Клан сверху вниз, но именно эти аристократы и их предки и создали систему, в которой проводником их воли был Клан, хотя открыто они этого и не признавали. «Члены Клана были всего лишь штурмовиками, партизанами, которые были нужны для сохранения существующего порядка, – заметил выросший в Бирмингеме адвокат по защите гражданских прав Чарльз Морган-младший. Его слова приводит Хауэл Рэйнз в своей книге «Душа моя упокоена. История движения за гражданские права на Глубоком Юге». – Это позволяло уважаемым гражданам, оставаясь сторонниками сегрегации, осуждать действия куклуксклановцев, а тем продолжать претворять в жизнь установки уважаемых граждан».
Воскресная школа
В воскресенье, последовавшее за попыткой Отерин Люси поступить в Университет Алабамы, Дис решил, что ему надо выступить перед женатыми студентами и их женами в находящейся на территории университета баптистской церкви Голгофы и сказать, что он думает по поводу демонстрации сторонников сегрегации. Хотя большинство женатых студентов были по меньшей мере на пять лет старше Диса, пастор назначил старостой воскресной школы для студенческих семейных пар именно его. И в тот день он открыл большую Библию в черном кожаном переплете и обратился к женатым студентам в черных и синих костюмах и их женам в строгих платьях.
– Сегодня я хотел бы почитать вам из Первого соборного послания святого апостола Иоанна Богослова, – сказал Дис, глядя на прихожан. – «Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?»
Дис верил в сегрегацию, как в силу тяготения. И то и другое было для него законом природы. Все белые, которых он знал, выступали за сегрегацию, но их отношение к черной расе было разным и варьировалось в широких пределах. Некоторые из них были полны такой необузданной ненависти, что не могли даже смотреть на чернокожего, не испытывая отвращения. Другие были убеждены, что афроамериканцы по природе своей стоят ниже белых и просто неспособны быть такими, как они. Но были и такие, которые, как Дис, знали достаточно чернокожих, чтобы понимать, что общество обращается с ними неправильно и несправедливо.
Дис продолжал верить в сегрегацию не меньше, чем прежде, но это вовсе не означало, что эту чернокожую девушку надо было встречать враждебно.
– Отерин Люси попыталась поступить в наш университет, – продолжал Дис. – Возможно, нас и не было среди тех, кто ей противостоял, но, думаю, все мы не желали, чтобы она здесь находилась. Как же мы можем иметь такие взгляды и при этом считать себя добрыми христианами?
Несколько дней спустя с визитом к Дису явился преподобный Уильямс.
– Мы тут собираемся внести некоторые изменения в работу воскресной школы для женатых студентов, – сказал он. – Чтобы планировать программу занятий, нам нужен кто-то более опытный, чем вы.
В следующее воскресенье Дис с женой снова пришли в церковь. Судя по всему, он без возражений принял решение преподобного Уильямса. Хотя ему было всего девятнадцать лет, он уже понимал, что надо уметь вести себя с людьми так, чтобы получать от них то, что тебе нужно, и у него не было никакого намерения опять высказываться откровенно. Но он ни о чем не жалел. Он сказал то, что подсказывало ему его сердце: все люди заслуживают того, чтобы с ними обращались по-человечески.
Именно в таком духе воспитывался Дис в хлопковом краю под Монтгомери. Хотя сам он был белым, почти все его друзья были чернокожими. Летом он вместе с ними купался нагишом, а потом они стояли, не одеваясь, напротив железнодорожного моста и махали проезжающим мимо поездам. Он собирал хлопок бок о бок с ними, и его предпринимательская натура восставала, когда в сентябре он начинал ходить в школу и, глядя в окно, видел, что его чернокожие приятели все еще работают в полях, зарабатывая деньги.
В 1940-х годах мальчишкой Дис любил ездить в город. По субботам утром он садился в кузов ржавого, забрызганного грязью грузовика, на котором афроамериканцы ездили в Монтгомери за десять центов с носа. Большинство из тех, кто ездил с ним в столицу штата из деревни Маунт-Мигз вскоре после Второй мировой войны, были батраками и издольщиками. Они направлялись на улицу Монро-стрит, на которой стояли белые торговцы, шумно предлагая дешевую одежду с вешалок.
