– Сынок, когда-нибудь судья Уоллес станет губернатором Алабамы, – сказал Дис-старший, и молодой политик не стал возражать против этого прогноза. Уоллес кивком попрощался с отцом и сыном Дисами и удалился, по дороге перебрасываясь с участниками бала шутками, хлопая мужчин по спинам и пожимая все руки, до которых мог дотянуться.
Уоллес родился в лачуге в Клайо, где было немало и чернокожих, живущих в таких же условиях. Его отец, фермер Джордж Уоллес-старший, с трудом сводил концы с концами. Он был сыном местного врача, однако у него были только одно дышащее легкое, больное сердце, смещенная диафрагма и мигрени, длящиеся по несколько дней. К тому же он много пил. Чтобы смягчить муки похмелья, по утрам заходил в универмаг в Клайо и выпивал порошок от головной боли, запивая его кока-колой. В дополнение ко всему этому он вспыхивал, как порох, и то и дело затевал драки. Когда в 1937 году он умер, ему было всего сорок лет, но выглядел он как старик.
Свою мать Уоллес терпеть не мог, поскольку считал, что она пытается превратить его в жеманного фата. Мозелла Уоллес выросла в приюте и, выходя замуж за сына врача, воображала, что теперь она займет более высокое общественное положение, однако эти ее ожидания совершенно не оправдались. Она какое-то время недолго училась музыке и, убрав со стола после еды и помыв посуду, давала уроки музыки, к которым прибавлялись также и уроки хороших манер. Юный Джордж страшно злился из-за того, что ему приходится пытаться играть на пианино, зря теряя время, которое можно было бы с пользой потратить на развлечение и игры. На ежегодном концерте учеников Мозеллы в актовом зале школы Джордж сел за фортепиано, несколько раз зло ударил кулаками по клавишам и сошел со сцены.
Для Уоллеса пойти на то, чтобы перенять культуру и благовоспитанность, означало бы согласиться со своей матерью. Но вместо этого он всю жизнь оставался гордым невежей и хамом. Другая мать на ее месте посчитала бы, что если она сама не может жить той жизнью, которой достойна, то она должна стараться, чтобы такой стала хотя бы жизнь ее детей. Но Мозелла была слишком ожесточена, чтобы так думать, и, будучи ее старшим сыном, Джордж особенно сильно чувствовал на себе ее презрение. Мозелла не говорила Джорджу, что любит его, она редко его обнимала. Она заставляла его чувствовать себя ущербным. «Думаю, Мозелла оказала на психику Джорджа Уоллеса куда большее влияние, чем можно себе представить», – сказал впоследствии его зять Марк Кеннеди.
Поворот вспять
Бедный паренек обычно делает карьеру, выслуживаясь перед теми, кто стоит выше него. В свое время Уоллес был верен Фолсому, но когда человеку предоставляется шанс, он его использует, и через год после второй инаугурации губернатора для Джорджа Уоллеса настало время действовать. В борьбе за то, чтобы помешать учебе Отерин Люси в Университете Алабамы, этот тридцатипятилетний судья уловил признаки зарождения среди белых нового движения сопротивления и, будучи амбициозным политиком, увидел в нем свой шанс подняться наверх.
Выбранный на свою должность в 1952 году «боевой маленький судья» относился к чернокожим справедливо и никогда не выказывал негативного отношения к их расе. Но никто лучше Уоллеса не понимал страхов и стремлений белого работяги, а этот работяга больше всего на свете боялся того, что чернокожие проникнут в его мир. Уоллес понимал и то, что после исторического решения Верховного суда страны о десегрегации школ сегрегация просуществует недолго, но он знал, что если будет отрицать то, что известно как истина ему самому, то сможет оседлать волну страхов белых и вплыть на ней в резиденцию губернатора.
Эта прагматичная, даже циничная оценка ситуации и определила политическую карьеру Уоллеса. Он понимал, что именно сулит будущее, куда лучше, чем Роберт Шелтон, который был уверен, что сегрегация будет существовать вечно, и посвятил борьбе с интеграцией всю свою жизнь. Джордж Уоллес понимал происходящее намного лучше и чем юный Моррис Дис, который тогда считал, что ответом на расовый вопрос должна быть все та же сегрегация, но такая, при которой положение негров станет немного более достойным.
«Думаю, Уоллес с ранних лет понимал, что рано или поздно сегрегации придет конец», – сказал впоследствии его зять Марк Кеннеди.
«Я знаю, мой отец считал, что расовая интеграция неизбежна, и вполне очевидно, что он использовал этот вопрос, чтобы получить политическую власть», – вспоминал Джордж Уоллес-младший.
Автор биографии Уоллеса, написанной в сотрудничестве с ним самим, Стивен Лешер, согласен с тем, что еще во время своей учебы в колледже герой книги понимал: сегрегация обречена.
Никто в Монтгомери или средствах массовой информации в то время еще особенно не следил за тем, что говорит этот дерзкий молодой судья, но Уоллес в полной мере обладал умением выбрать наилучший момент для того, чтобы продвинуть свою политическую карьеру. Он сразу смекнул, что попытка осуществить расовую интеграцию в Университете Алабамы привела приверженцев сегрегации в боевую готовность и что теперь они с готовностью воспримут то, что он хочет им сказать.
И в тот же самый день, когда газеты по всему штату отдали свои первые полосы репортажам о том, как Отерин Люси бежала из Университета Алабамы, на тех же первых полосах было напечатано заявление судьи Уоллеса о том, что если агенты ФБР явятся в округ Буллок, чтобы проверить расовый состав больших жюри или судов, он отправит их в тюрьму. Он заявил, что сделает это, потому что, как он выразился, «по моему твердому убеждению, подобные действия являются неуважением к суду».
Министерство юстиции отнюдь не собиралось проводить какие-то расследования в округе Буллок и не имело намерений посылать туда агентов ФБР. Когда об этих ни на чем не основанных заявлениях Уоллеса узнал директор ФБР Эдгар Дж. Гувер, он назвал этого молодого политика «паскудником» и заявил, что Бюро не должно обращать на него внимания.
В первый раз в своей жизни Уоллес получил широкую известность. Газета «Монтгомери эдвертайзер» высказала предположение, что если бы судья Уоллес выполнил свою угрозу, «его самого могли бы посадить в тюрьму, предъявив ему обвинение, но в наше время возрождения суверенитета штатов это наверняка бы привело к избранию его губернатором, если не сенатором».
Через несколько дней после того, как массовые беспорядки белых положили конец попытке осуществить расовую интеграцию в Университете Алабамы, Уоллес приехал в Монтгомери из своего дома в Клейтоне, городе, находящемся в семидесяти пяти милях от столицы штата. Он намеревался баллотироваться в губернаторы в 1958 году и в связи с этим принял еще одно важное решение. Он вовсе не хотел, чтобы над ним довлела репутация губернатора Фолсома как человека, занимающего прогрессивные позиции в расовом вопросе.
Когда Уоллес считал, что ему надо что-то безотлагательно высказать, он подходил к своему собеседнику так близко, что становилась видна слюна в уголках его губ, и говорил так громко, что его было слышно на другом конце помещения. Именно так он говорил и сегодня, приехав из гостиницы «Джеффферсон Дэвис» в Капитолий штата, где в коридорах толпились политики и лоббисты. Он ловил всех, кого знал, и уверял их, что Фолсом «дал слабину в вопросе о черномазых» и предает интересы белой расы.
