– Послушай, Кларенс, мы можем это опровергнуть, – сказал он. – Пошли со мной.
Дис и Уильямс поехали в Шортер, где мировой судья Меткаф Лечер вершил суд в своей сельской лавке, одновременно продавая хлеб и апельсиновую газировку. Войдя в загроможденную товарами лавку, Уильямс снял шляпу и, волоча ноги, пошел вперед, почтительно склонив голову. Дис рассказал судье версию Уильямса и сделал это, по его мнению, убедительно. Затем дорожный полицейский рассказал, «как все случилось на самом деле», и судья недолго думая приговорил Уильямса, этого батрака, зарабатывавшего всего четыре доллара в день, к штрафу в 150 долларов.
Юный Дис полагал, что суд – это место, куда приходят за справедливостью, и то, что сейчас произошло у него на глазах, его потрясло.
– Что ж, если тебе это не нравится, иди учиться на адвоката, – сказал тогда отец. И сейчас, через столько лет, Дис вспомнил эти слова.
В его юные годы жизни чернокожих не имели никакого значения, и пока это было так, истинная справедливость оставалась недостижимой. Он помнил, как, будучи мальчиком, видел ужасную картину – исколотого ножом мертвого чернокожего мужчину грузили на труповозку рядом с продуктовым магазином в городке Маунт Мигз. Мужчина ввязался в поножовщину с таким же батраком, как и он сам, которого уже увезли в местную тюрьму. Когда труповозка поехала прочь, богатый местный землевладелец Гас Дозьер позвонил из магазина шерифу.
– Черт возьми, вези моего черномазого обратно, – сказал он. – Это была самооборона. Мне он нужен на тракторе завтра. – И уже вечером того же дня помощник шерифа привез второго участника поножовщины обратно на плантацию, и на этом дело было закрыто.
Читая душераздирающие рассказы Дэрроу о несправедливостях, Дис вспоминал, как уже на его памяти обращались с теми, у кого была черная кожа. Он читал о том, как Дэрроу сначала был корпоративным юристом, но потом стал защищать рабочих и бедняков, тех самых людей, против которых раньше выступал. Когда над заснеженным Цинциннати взошло солнце, Дис решил, что и он сможет сделать то, что делал Дэрроу.
Жизнь Диса состояла из безумной гонки за работой и развлечениями, и что бы ни происходило, какие сложности и перипетии бы ни возникали, всегда можно было еще больше повысить ставки, еще выше поднять градус азарта.
И вокруг него всегда были женщины. Нет, Дис не был бабником, но было много женщин, которым он нравился, и в его компании, и вне ее. В «Фуллер & Дис» было полно привлекательных женщин, но самой привлекательной была Морин Бейс. Морин выиграла много конкурсов красоты, затем начала работать стюардессой. У нее был муж и двое маленьких детей, а ее развлечения в основном сводились к посещению спектаклей в Малом театре Монтгомери, среди членов правления которого были и она, и Моррис. Потом Морин поступила на работу в его компанию и дослужилась в ней до весьма ответственного поста.
Как-то Морин и Моррис вместе полетели на Сент-Томас на редакционное совещание по поваренным книгам с Поппи Кэннон, редактором по кулинарии и пищевым продуктам «Лей Дис хоум джорнал», которая оправлялась после операции на тропическом острове. В самолете Дис протянул руку и взял Морин за руку. Через несколько дней в ювелирном магазине «Дж. Стерн» Моррис помогла Моррису выбрать кольцо, которое, как она думала, предназначалось в подарок его жене, Беверли. Когда они вышли из магазина, Дис сделал ей предложение.
Как только парочка вернулась в Монтгомери, Морин взволнованно рассказала своей ближайшей подруге Элинор Дэвис о том, что случилось.
– Он попросил меня выйти за него замуж, – с гордостью сказала Морин.
– И что ты ему ответила? – спросила Дэвис.
– Я согласилась.
– Но ты же замужем, а Моррис женат.
Незначительное препятствие, которое вскоре было преодолено.
Хотя она его и любила, и думала, что будет любить всегда, Беверли была рада, что ее браку с Дисом пришел конец, и после развода пожелала молодоженам счастья. Когда у бывшего мужа было время и настроение, он мог быть самым обаятельным человеком на свете, но когда он со всей своей энергией вваливался в дом, там нередко не оставалось места для нее самой.
«Тут оставалось одно – либо упорствовать, либо нет, – рассказывала бывшая жена Диса. – И я решила не упорствовать. Но дело было не только в этом. Я устала от угроз, которые, как мы думали, исходили от Клана. Я устала от того, что моим сыновьям угрожают, от того, что их приходится охранять, ну вы понимаете».
В конце концов их двое сыновей остались с Моррисом и продолжили жить за городом, где им так нравилось. Без каких бы то ни было судебных тяжб Дис позаботился о Беверли, дав ей денег, на которые она купила себе дом в Луисвилле, Кентукки, и летний домик в Мэне. В 1970 году Морин родила мужу дочку, Элли Дис, их единственного общего ребенка, с которой его всегда связывала нежная близость.
Дис решил воспитывать двух мальчиков так, чтобы они не прибегали жаловаться своему отцу всякий раз, когда у них будут неприятности. Когда группа мальчишек избила Скутера за зданием школьного спортзала Академии Монтгомери, где он учился, крича «Это тебе за твою семейку, любящую черномазых!» и одновременно засаживая ему кулаками в живот, он ничего не рассказал своему отцу.
В июле 1969 года, когда Дис и его новая жена были в Англии, рядом с их почтовым ящиком кто-то поджег крест. Мальчики услышали хлопки, которые приняли за выстрелы, и испугались еще больше. Впоследствии они нашли у дороги остатки петард.
Многие предупреждали Диса, что, подавая иски о защите гражданских прав, он подвергает опасности не только себя и свой бизнес, но также и свою новую жену и четырех детей. Друзья предупреждали Диса, чтобы он дал задний ход и больше не подавал исков, вызывающих в обществе такую реакцию, ведь он и так уже сделал достаточно. Пора ему повзрослеть, говорили они, сосредоточить свое внимание на своих новых семейных обязанностях и все свое время отдавать своей новой жене и увеличившейся семье. Но он смотрел на тяжбы по защите гражданских прав как на самые опасные и захватывающие проверки на прочность собственного духа. И стал подавать иски, еще больше раздражающие расистов.
В том же 1969 году, но несколько ранее, студенты университета Оберна пригласили для выступления у себя на кампусе капеллана Йельского университета преподобного Коффина, ярого противника войны во Вьетнаме и одного из лидеров антивоенного движения, которому официально было предъявлено обвинение в агитации за уклонение от призыва. В то время руководство колледжей и университетов еще имело немалый контроль над тем, кто мог выступать в их учебных заведениях, а кто нет, и руководство университета Оберна отменило выступление Коффина. Делая это, оно прибегло к одному из излюбленных оправданий Джорджа Уоллеса, которое сводилось к тому, что, если они разрешат антивоенному лидеру выступить, это может вызвать беспорядки или даже повлечь за собой жертвы.
Решение не пускать Коффина к местной молодежи встретило широчайшую поддержку по всему штату, и любого, кто взялся бы за иск студентов университета Оберна, против этого решения, стали бы поносить везде, от Бирмингема до Мобила. Дис сразу же взялся защищать студентов, чем еще больше обесславил свое имя по всей Алабаме.
