Когда лорд-хранитель ушел, Луна помчалась готовиться к встрече и призвала своих дам, дабы ее переодели в более торжественный наряд, а локоны увенчали короной.
«Луна и Солнце, надеюсь, Аспеллов гонец сообщит Джеку, что затевается, и Принцу хватит ума одеться подобающе, – думала она. – Эти премудрости он наверняка уже освоил».
Время, необходимое путнику, чтобы добраться до стен от любого из северных подступов, и расстояние до всех ближайших входов Луне было известно в точности. Она могла настоять на встрече с послом наверху, но столь унизительное начало вряд ли сулило успех, да и прятать от посторонних глаз двери в ее королевство было совсем ни к чему: Никневен все их давно знает.
Прислушавшись к собственным мыслям, Луна обнаружила средь них немало опасений. Нападения – это ей было знакомо, знакомо и ожидаемо, но теперь Гир-Карлин затеяла нечто новое, и кто знает, чего ждать от нее на сей раз?
Увидев Джека, ожидавшего в зале, она испустила вздох облегчения. По-видимому, кто-то догадался прихватить для него парадное платье: переоделся он с невероятной быстротой.
– Ты помнишь, что я рассказывала о Никневен? – спросила она, усаживаясь в королевское кресло.
В ответ Джек, скрывая за сухой деловитостью тона любые возможные волнения, перечислил основные сведения о Гир-Карлин. И, благодаря прекрасно развитой памяти, не упустил ничего.
– Если этот посол скажет что-либо, касающееся жителей Лондона, вмешивайся, не робея, – сказала Луна, дождавшись завершения. – Со всем остальным я рассчитываю управиться сама. Присутствие твое посол признает, даже если мне придется его к тому принудить, но до разговора с тобой, он, думаю, не снизойдет.
В ответном кивке чувствовалось едва уловимое облегчение, а на большее времени не достало. Вошедший в зал Аспелл дождался кивка Луны и широко распахнул двери.
– От Гир-Карлин Файфской, личный ее посланник, сэр Керенель!
Только загодя выпестованная решимость сохранять хладнокровие, что бы ни произошло, и помогла Луне сдержать изумление. Да, то был не обман. Переступив порог, ее же собственный бывший рыцарь приблизился к возвышению и церемонно поклонился. Причем, как отметила Луна, обоим. Имелось сие среди полученных им указаний, или же нет, однако Керенель выразил почтение и Джеку.
– Добро пожаловать в Халцедоновый Чертог, сэр Керенель, – проговорила Луна, и посланник выпрямился. – Надеемся, с тобою все благополучно?
– Да, Ваше величество.
Должно быть, Керенель тоже загодя набрался решимости хранить учтивость до конца. Не держит ли он на нее зла? Не чувствует ли обиды, страха? В фиалковых глазах – ни намека…
Раз уж он поклонился и Джеку, Луна решила на достигнутом не останавливаться.
– Ты еще не знаком с Джоном Эллином, ныне – Принцем Камня.
Самую малость поджатые, губы Керенеля также не говорили ни о чем определенном. Проклятье…
– О смерти лорда Энтони мне известно. С вашего позволения, приношу свои искренние соболезнования по поводу сей утраты.
«Свои», не «наши». Выходит, Файфом по-прежнему правит Никневен, а не какой-нибудь мягкосердечный подменыш из рода людского. Как ни странно, Луна сочла это обнадеживающим. Вполне ожидаемым образом ответив на его слова, она незаметно подала знак Джеку, показывая, что тот должен сделать то же самое. Пока доктор обменивался с рыцарем пустопорожними любезностями, Луна пристально наблюдала за Керенелем, отыскивая в его поведении новые подсказки. Рыцарь вновь разоделся на шотландский манер, но это могло ровным счетом ничего не значить.
А могло значить очень и очень многое. Отчего именно он? Неужто у Никневен не нашлось другого посла?
Что ж, Керенель не заставил ее долго гадать.
– Государыня, милорд, – сказал он, – я прислан сюда с известием от моей королевы.
Эти слова больно ужалили в самое сердце, хотя Луна их вполне ожидала. Значит, теперь его королева – Никневен…
– Мы с радостью его выслушаем, – ответила Луна и выжидающе умолкла.
– Мне велено передать вот что: хоть между вашими королевствами было немало раздоров, она согласна забыть о них и предлагает мир в обмен – всего-навсего – на выдачу ей Ифаррена Видара.
Не требование – предложение. Сделка.
Джек, очевидно, сгорал от любопытства: имя Видара он слышал, однако всех бесчестных подробностей той войны не знал. Жажда познания не ослабевала в нем ни на минуту, однако сейчас утолять ее было не время.
– Уверена, ты понимаешь, сколь циничен будет ответ, порожденный сим предложением. Враждебность Никневен родилась прежде, чем при дворе ее появился Видар. Что ныне побуждает Гир-Карлин от нее отступиться?
На губах Керенеля мелькнул призрак улыбки.
– С вашего позволения, государыня, я скажу напрямик. Подозрения ваши мне понятны, именно посему я и упросил Ее величество назначить послом меня. Гир-Карлин движут страсти, а не политические резоны. Ее ненависть родилась в день казни смертной королевы скоттов, взошедшей на эшафот отчасти благодаря козням этого двора. Но Карл Стюарт также мертв, и месть ее свершилась, так какое ей далее дело до сих материй? Теперь ее ненависть нашла новую цель.
– Ифаррена Видара.
– Он предал ее, а подобного она с легким сердцем не прощает. По его наущению она отдала Меч Нуады ирландцам, в уверенности, будто те помогут ей уничтожить это место. К тому же, в битвах за Халцедоновый Чертог погибли ее воины – дивные, за коих она, как всякая королева, в ответе.
В последних словах его вполне могла прозвучать горечь обиды, но нет, никаких обид в них не чувствовалось. К немалому своему удивлению, Луна обнаружила, что ей искренне хочется отложить до поры дела посольства и побеседовать с Керенелем самим по себе. Возможно, ей удалось бы залатать собственноручно созданную брешь… однако Никневен в сторонку не отодвинешь, и посему Луна ответила на его довод:
– В ее ненависти к Ифаррену Видару я не сомневаюсь. Однако суть обращенных ко мне слов Гир-Карлин осталась прежней, не так ли? Возможно, она придала им облик предложения мира, но ведь это просто обратная сторона все той же монеты. Если я не выдам ей изменника, значит, меж нами вновь война, и угроза разрушить Халцедоновый Чертог в силе.
Керенель неохотно кивнул.
– Тогда мой ответ останется прежним, – объявила Луна. – Я приговорила Видара к вечному заточению, в заточении он и останется.
Если неуверенность Джека чувствовала сама Луна, то ее вполне мог заметить и Керенель. Да, в политике новый Принц был еще не силен, сколь быстро бы ни учился. В скверные же времена он попал к дивным – врагу не пожелать… Куда удивительнее для Луны оказалась тревога и разочарование, отразившееся на лице Керенеля. Что? И даже страх?
«Выходит, он прибыл сюда из желания, чтоб дело завершилось успешно, не доверив его никому иному – и вот потерпел неудачу…»
