Часть вторая. Сей кровопийца 1648–1649 гг.
Король. Покажите же мне то Высшее Правосудие, что не нуждается в доводах Разума.
Лорд-председатель. Вот оно, сэр – это Общины Англии.
«Король Карл пред Высоким судом правосудия».
Халцедоновый Чертог, Лондон, 3 октября 1648 г.
Мертвую тишь ночного сада нарушало лишь негромкое журчание Уолбрука – реки, давным-давно ушедшей под землю, забытой Лондоном и ныне ставшей частью Халцедонового Чертога. Ни лордов и леди, гуляющих по дорожкам за тихой беседой, ни игры музыкантов… Волшебные огни, что освещали сад, выстроились над головой в звездную реку, точно указывая Луне путь.
Однако Луна в их указаниях не нуждалась. Путь сей она проделывала не раз и не два – каждый год, в этот октябрьский день. Для этого она облачилась в простое свободное платье, реликвию прежней эпохи, из белой парчи, не украшенной ни вышивкой, ни самоцветами, а ноги ее были босы. В эту ночь сад принадлежал только ей. Сегодня ее не потревожит никто.
Нужное место находилось не в центре сада, но в одном из укромных его уголков. Иллюзий Луна отнюдь не питала: скорби ее не разделит никто из придворных, ведь сердца дивных так ветрены… но не всегда. Стоит им полюбить – страсть их не угасает со временем.
Обелиск стоял под сенью вечно цветущих яблонь, среди ковра из яблоневых лепестков. Да, Луна могла бы поставить здесь статую, но это было бы слишком. Вдобавок, его лицо и без того никогда не померкнет в ее памяти.
Преклонив колени у могилы Майкла Девена, смертного человека, которого когда-то – и до сих пор – любила, Луна поцеловала кончики пальцев и коснулась ими холодного мрамора. Откуда-то изнутри, из потаенных глубин души, нахлынула боль. Нечасто Луна давала ей волю или хотя б позволяла себе вспомнить о ней – иначе и не заметишь, как превратишься вот в это, в телесную оболочку, не содержащую ничего, кроме скорби. Сейчас ее печаль была так же горька, как и в ночь его смерти. Такова цена ее выбора, такова цена ее любви.
– Мне так не хватает тебя, сердце мое, – шепнула она обелиску. Сколько же раз ей уже довелось повторить сей рефрен? – Бывает, ночами мне кажется, что я отдала бы все, только бы снова увидеть тебя… услышать твой голос… почувствовать прикосновение.
Казалось, от этой тоски ноет все тело. Никогда впредь не знать ей ни его объятий, ни тепла его рук. И никому иному места его не занять: Энтони – вовсе не Майкл Девен и не станет им никогда. Принося клятву в том, что рядом, у трона, всегда будет смертный, правящий Халцедоновым Двором вместе с ней, Луна прекрасно это понимала. И учредила титул Принца Камня, дабы смягчить удар перемен, дабы с чистой душой полагать сие положение должностью, которую может занять любой смертный. Любой, а вовсе не только ее консорт со всем, что это подразумевает.
Энтони все понял. И Майкл понимал – ведь он сознавал, что не вечен. Слишком долгая жизнь среди дивных сломит любого, как он ни крепок разумом. Да, время, проведенное ее Принцами при дворе, вкупе с толикой чар замедляло течение жизни – Энтони в свои сорок выглядел десятью годами моложе – и все же они неотвратимо старели и умирали.
Трава щекотала кожу сквозь платье.
– Нам нужно время, – пробормотала Луна, машинально погрузив пальцы в прохладную рыхлую землю. – Время, чтобы разведать путь, которым я слепо иду. Заявлять, что наш двор стоит за согласие меж дивных и смертных, служит мостом меж двух миров – все это прекрасно… но как? Как мне помочь им, не лишая их права на выбор? Как они могут помочь нам, если даже не знают о нас?
Замени «помощь» словом «использование» – все было бы много проще. Подобные настроения процветали при дворе до сих пор, и вовсе не только из-за козней Никневен. Сама Луна изо всех сил старалась добиться перемен, не переступая сей грани… и ничего, ничего-то из этого не выходило.
Шесть лет гражданской войны, войны роялистов-Кавалеров со сторонниками парламента, «Круглоголовыми»… Конфликт охватил всю Англию до последнего уголка. Брат шел против брата. Сын – против отца. Шотландия воевала с Англией, в Ирландии бушевал мятеж. Король взят под стражу, проданный собственными подданными армии парламентариев за тридцать сребреников. Страна, которую Луна клялась оберегать, разрывается на части… и исцелить ее она бессильна.
– Мы отняли у них Марию Стюарт, – с горечью проговорила она, – а в отместку они отняли у нас ее внука.
Вражде Никневен придавал размах и силу Ифаррен Видар, старинный враг Луны, коего следовало бы заподозрить с самого начала. Однако разведка утверждала, будто после того, как ни одно из дивных королевств Англии не согласилось его принять, он перебрался во Францию, ко Двору Лилии. Луна была уверена, что он далеко, однако Никневен пригрела его у себя. Смешно: ведь это Видар, по приказанию Инвидианы, и помог королеве скоттов проделать путь к эшафоту… вот только доказательств сему у Луны не имелось, а на слово Никневен ей не поверит.
Взойдя на престол, Луна позволила ему сбежать – и вот теперь пожинала плоды собственного милосердия.
Казалось, прошедшие годы лежат на плечах тяжким грузом. Да, тяжесть его она ощущала нечасто, но, благодаря узам любви, изведала бренность бытия, и в такие минуты, как эта, бремя сие всерьез угрожало смять ее и сокрушить. Многолетняя усталость подтачивала силы, однако разум никак не мог успокоиться: даже сейчас, здесь, о веригах долга и былых оплошностей забывать не желал.
Не желал… и все же сейчас их следовало отложить в сторонку. Каждый год, на одну лишь эту ночь, она становилась не королевой Халцедонового Двора, а просто Луной, вольной скорбеть не обо всей Англии, а об одном-единственном человеке.
Поджав под себя ноги, она прислонилась к надгробному камню Майкла Девена и предалась печали.
Ломбард-стрит, Лондон, 4 октября 1648 г.
Шесть долгих лет противостояния не оставили на доме зримых шрамов. Ударам неприятеля оборона Лондона не подверглась, и прорвана тем более не была. Однако все эти годы прошли не бесследно. Приметы их, пусть не столь явные, состояли в ином – в отсутствии гобеленов, шандалов и большей части столового серебра. Постоянные подати на содержание парламентских армий да новые и новые ссуды от Сити совершенно лишили Энтони средств, в то время как роялистские силы в Оксфордшире разорили его владения до такой степени, что поместье пришлось продать.
«Вот она какова, цена умеренности…»
Впрочем, все могло обернуться и хуже. Справедливо полагая Энтони преданным сторонником парламента, комиссары, назначенные для сбора денег, обложили его налогами жестче, чем многих других, но хотя бы из дому не вышвырнули. Ну, а когда дела пошли совсем уж туго, от полного разорения спасли с осторожностью розданные «подарки» – золото фей.
Сидя за столом, выложив на столешницу руки, Энтони не сводил невидящего взгляда с темного дерева меж пальцев. Дом был тих. Сыновей и дочь отправили погостить в Норфолке, у кузена Кэт – человека столь безобидно нейтрального, что ему удалось сохранить относительное благополучие даже посреди конфликта, ввергшего в войны не только всю Англию, но и Шотландию с Ирландией заодно. Лакей Энтони, вдохновленный сектантскою истовостью, вступил в Ферфаксову Армию нового образца, дрался на стороне парламента против короля и назад не вернулся. Кухарка, обнаружившая, что работы у нее сделалось много меньше, начала попивать – но, по крайней мере, втихую.
