В этот момент и Тереска взглянула на него внимательно. «Какой красивый!» — отозвалось что-то у неё внутри. Гораздо старше, чем она, лет двадцать или чуть побольше, волосы тёмные, загорелое лицо с правильными мужественными чертами и редкой красоты глаза — синие, отливающие сапфиром, с блеском. Таких красивых глаз Тереска не видывала ни разу. К тому же строен, широкоплеч, высок. Одет прекрасно. «Если бы не Богусь…» — снова что-то отозвалось в Тереске.
«Что за очаровательное создание!» — в унисон отозвалось что-то в объекте Терескиного восхищения. Неведомо почему, ему представилось озеро под ветром и солнцем. Не отрывая глаз от Терески, он вдруг принялся заворачивать свёклу в газеты.
Старушка, ничего не понимавшая в правилах уличного движения, во многом другом знала толк благодаря богатому жизненному опыту. С добродушной улыбкой она отобрала овощ у молодого человека.
— Большое спасибо, теперь я справлюсь сама. А вам хочу пожелать счастья на новом отрезке жизни. Такая прелестная пара!
Молодые люди одновременно очнулись, оторвав глаза друг от друга. Молодой человек на минуту лишился дара речи, а Тереска весело рассмеялась.
— Благодарим, вы очень любезны, — ответила она. — Мы постараемся ваше пожелание выполнить.
Её радостная беспечность была заразительна. Молодой человек тоже рассмеялся и поклонился.
— Готов признать вашу правоту, — сказал он. — Погода, действительно, замечательная!
Счастье било из Терески лучами, когда она бежала домой, перепрыгивая через лужи. Ей становилось весело от их вида. И от пожеланий старушки, и от воспоминаний о молодом человеке, который так восхищённо на неё смотрел.
— Твоя дочка с каждым днём хорошеет, — заметила пани Марте сестра, явившаяся к ним сразу после обеда.
— Это она от счастья, радуется подарку, — пояснила пани Марта с улыбкой. — Мы дознались от Шпульки, что Тереска давно мечтала о магнитофоне.
К вечеру беззаботное счастье стало уступать место волнению и даже тревоге. Собралась уже вся семья, пришла Шпулька, пришёл кошмарный кузен Казик с длинным красным носом и свежим прыщом, ещё более отощавший и ещё более претенциозный, чем обычно. Петрусь, сынок тётки Магды, уже успел сунуть руки в салатницу и хорошенько повозиться в салате. Янушек не вынес ожидания и полакомился половиной апельсиновых цукатов с торта, а Богуся все ещё не было. Всеми силами Тереска пыталась оттянуть начало праздничного ужина, но причины для промедления почти иссякли.
— Ты Богуся ждёшь? — вполголоса спросила Шпулька, отведя подругу в сторонку, потому что усилия Терески, ускользавшие от внимания домашних, для Шпульки были ясны, как день.
Даже Шпульке не могла признаться Тереска, с каким волнением она его ждала.
— Да, нет, — небрежно обронила она. — Я вообще сомневаюсь, сможет ли он выбраться из Вроцлава.
— Тогда, ради Бога, зови гостей к столу, а то Петрусь ликвидирует весь ужин. А мне так хочется попробовать фаршированную рыбу!
Петрусь и впрямь не без успеха прокалывал вилкой яйца в майонезе. Одну половинку ему даже удалось спихнуть с блюда на стол.
— Если я сломаю свинёнку руку, что мне будет? — тихонько поинтересовался Янушек.
— Придётся ехать с ним в травмпункт и ужина мы не отведаем, — поспешила ответить Шпулька. — Лучше его не трогать.
— Детям вообще рекомендуется предоставлять полную свободу, — менторским тоном начал кузен Казик. — Новейшие открытия психоанализа…
Кузена Казика прервал звонок, звонили у калитки, и Тереска чуть не упала в обморок. В ней что-то взорвалось. Сердце покинуло грудную клетку и обосновалось где-то в горле, ноги пристыли к полу, шея окостенела, не позволяя повернуть голову и кинуть взгляд в окно на тропинку.
— Тереска, к тебе гость! — крикнул из прихожей пан Кемпиньский.
Внезапно избавленная от странного паралича, Тереска сорвалась с места. С величайшим трудом ей удалось не промчаться в прихожую вихрем. Она была так уверена, что это Богусь, так не ждала никого другого, что разочарование поразило её точно громом. Словно на неё обрушилась гора. Ей сразу захотелось плакать.
Януш. Её поклонник. Интересный, тактичный, ненавязчивый, сейчас он был ей донельзя противен. Она ненавидела его от всего сердца только за то, что он не Богусь. Смотреть на него не могла. С трудом выдавила из себя слова благодарности за открытку и конфеты. Она в рот этих конфет не возьмёт!
— Видимо, наш последний гость пришёл, — с облегчением выкрикнула тётка Магда, последние десять минут убиравшая ножи из пределов досягаемости Петруся. — Пора наконец за стол!
К черту! Все к черту! — безнадёжно повторяла про себя Тереска, внезапно растеряв все прочие слова. С вершин своего беспокойного счастья она летела на дно тупого отчаяния. Богуся нет. И не будет…
Свет внутри неё погас, и мир сразу потемнел. Впрочем, в Тереске ещё жила слабенькая надежда. В девять вечера от неё осталась только тень. В десять стали расходиться гости. В одиннадцать наступил конец. Конец именин, конец надежды, конец света. . Тереска героически выдержала застолье, с отчаянием в глазах, но удерживая на лице улыбку, от которой ломило мышцы щёк. Она продолжала улыбаться, поднимаясь наверх и только в ванной позволила себе расслабиться.
На следующий день было воскресенье, и надежда на встречу снова расцвела. Ведь мог же Богусь приехать поздним вечером, в таком случае его визита надо ждать сегодня. На улице моросил дождь, оправдывая её неохоту выходить из дома. Она прождала весь день…
В понедельник, вернувшись из школы, она нашла открытку с поздравлением. Дошедшие издалека две фразы пролились бальзамом на её тяжко страждущую душу. Только теперь она почувствовала, в каком страшном напряжении жила — со стиснутыми зубами и нервной дрожью, обосновавшейся где-то внутри неё. Именинная открытка подействовала на Тереску словно успокоительное средство.
Значит, все-таки? Значит, он не явился не потому, что не пожелал, а потому что никак не смог выбраться из своего Вроцлава! И разумеется, он сам об этом сожалеет, ведь если бы не сожалел, то и писать не стал бы. Его же никто к этому не принуждал! Открытку он выслал ещё в среду. Он во Вроцлаве, он хотел, но не смог приехать. Он не забыл её.
Мысль о том, что и она может написать ему, выслать летние фотографии, одна мысль о том, что она выведет на конверте его имя, стала для неё грустным утешением. Правда, Богусь обратного адреса не указал, но ничего страшного, ведь он скоро напишет снова. И укажет адрес. А может, приедет ко Дню Всех Святых. Ведь должен же он когда-нибудь приехать…
После ненастья установилась погожая золотая осень, словно это был не ноябрь, а август. Тереска возвращалась домой, безжалостно топча опавшие листья. Она чувствовала досаду и усталость.
«Ненавижу этих сопливых оболтусов, — думала она. — Ненавижу репетиторство. За что мне такие муки? Ненавижу все!» Богусь на Всех Святых не приехал и не написал. Не подавал признаков жизни. Зато у Кристины дела пошли на лад. Она расцвела от счастья, каждый вечер её поджидал у школы жених, и от этого Тереске делалось ещё грустнее. Её тоже мог бы кто-нибудь поджидать… Не кто-нибудь, разумеется, а только Богусь! Януш готов поджидать её хоть целый день, но он ей не нужен. И этот кретин, кузен Казик, тоже… Ирония судьбы.
