– Есть!!!
Кевин что-то громко восторженно кричал по-немецки, Ли продолжал сосредоточенно наблюдать за приборами. Аарон, пришедший в себя, обессиленно лежал в кресле с растерянной детской улыбкой.
На голографическом экране появилось изображение сотрудников Центра управления полетами в Хьюстоне. Все собравшиеся сотни людей улыбались. Одной из них была Мэри Остин, директор по безопасности полетов.
– Поздравляем! Вы все – герои! Сегодня вечером в NASA будет самый роскошный банкет за последние лет десять. Если бы вы знали, что на Земле творилось, когда начался отсчет старта с орбиты! Вы – прямо сейчас – во всех сводках мировых новостей!
Капитан Роджерс обрел свою обычную уверенность, но не был склонен к излишним торжествам.
– У нас во время разгона произошли инциденты. Реакция в двигателе началась с сорокасекундной задержкой. Кроме того, Аарон Коэн был близок к клинической смерти из-за перегрузок. Прошу экспертов центра изучить эти факты и как можно скорее сообщить мне об их причинах. Ничего необъяснимого в миссии быть не должно.
Во время сеанса связи можно было услышать небольшой звуковой брак. Между вопросами и ответами существовала короткая, но ощутимая задержка. Дело было не в качестве трансляции. Через три часа после старта с орбиты «Орион-5» успел отдалиться от Земли на полмиллиона километров. Это означало, что световой сигнал от него в центр управления доходил лишь за две секунды, столько же требовалось и для ответа. И с каждым днем эта задержка связи, порождаемая ограниченностью скорости света – самым фундаментальным законом природы, – должна становиться все сильнее.
Через десять дней полета
Ощущение времени в космосе совершенно не похоже на обычный земной опыт. Нет восходов и закатов, солнечный свет за толстыми многослойными окнами иллюминаторов выглядит как тонкая и довольно тусклая полоска света, одинокая в бесконечно глубокой темноте галактики. Звезды блестят намного ярче, чем в земном небе в самую ясную ночь, но их совокупный свет все равно ничтожен по сравнению с яркостью солнца днем на Земле. Кажется, что корабль висит в пространстве, не движется, и лишь показания приборов говорят о том, что он становится все ближе к цели. Члены экипажа спят по очереди, в вертикальном положении (некоторые – шутки ради – вниз головой, ведь в невесомости ориентация тела не имеет значения), надежно закрепив себя стропами в личном пространстве в отсеке. Каждый день астронавты три часа занимаются тяжелыми, сверхинтенсивными физическими упражнениями: бегают по дорожке, пристегнув себя к тренажеру специальными ремнями, крутят педали и поднимают тяжести, прикрепленные к полу. За сотню лет космических полетов еще никто не придумал более эффективных способов если не остановить, то хотя бы замедлить сверхбыструю деградацию мышц и костей в невесомости.
По сравнению с любыми космическими аппаратами прошлого «Орион» мог показаться летающим дворцом. Объем его внутреннего пространства в несколько раз превышал размер общей капсулы Международной космической станции, бороздившей низкую земную орбиту более тридцати лет, примерно полвека назад, и был в десять раз больше, чем в кораблях, доставляющих людей на Луну. Собственно, с термоядерной тягой его размеры могли бы быть даже еще больше, но в этом проектировщики не видели практической необходимости; кроме того, чрезмерная масса конструкции могла вызвать нестабильность его полета на орбите Марса, имевшего меньшую, чем Земля, гравитацию.
Елена за прошедшие дни стала душой экипажа. Каждый на корабле с первого дня полета считал ее почти ангелом-хранителем миссии. Она никогда не вела себя чрезмерно открыто или фамильярно, старалась держать должную дистанцию с каждым, но именно через нее проходил невидимый основной коммуникационный канал экипажа, когда речь не шла только о выполнении полетных обязанностей. Сеансы связи с Землей, несмотря на весь интерес к их миссии (а точнее, как раз из-за этого), были строго ограничены. Максимум десять минут разговора с родственниками, рутинный доклад Центру управления. Общение с прессой в миссии было запрещено: Центр управления лишь время от времени просил сделать видеозаписи их быта продолжительностью в десять-двадцать секунд, а затем уже от своего имени готовил всемирные информационные сводки о ходе полета.
– Ар, как ты? Прости, но я не пойму. Ты вообще проходил подготовку? Как тебя взяли в эту миссию?
– Я узнал о том, что лечу, всего пару месяцев назад. Вообще-то я не астронавт и даже не летчик. Я исследователь в области геобиологии – изучаю, как и откуда могла возникнуть жизнь на Земле и вообще во Вселенной. В моей лаборатории в Тель-Авиве я ставлю эксперименты: моделирую состояние планеты три миллиарда лет назад, стараюсь получить из первичного бульона хотя бы фрагменты белков, из которых могла бы возникнуть первая клетка.
– Я слышала, что одна из задач миссии – поиск следов жизни на Марсе. Значит, тебя пригласили как главного в мире эксперта по этой теме?
– Да, вероятно. У меня есть несколько теорий о том, как и под влиянием чего могла возникнуть жизнь во Вселенной. Но на нашей планете доказательства этих теорий не найти – в ней слишком активная биосфера, которая за миллиарды лет давно поглотила следы того, как развивались древние формы жизни. Все, что у нас есть, – редкие окаменелости и неясные отпечатки трилобитов, живших миллиард лет назад. Если на Марсе была разумная или вообще хоть какая-то жизнь, то в сухом климате без кислорода и атмосферы ее следы должны сохраниться намного лучше. Достаточно копнуть неглубоко под поверхностью и можно найти много интересного. Было бы очень полезно изучить и то, что находится под полярными ледовыми шапками.
– Ну, до полюсов мы в этот раз точно не доберемся. Дай бог хотя бы без лишних приключений освоиться вокруг нашей базы.
– Елена, вы верите в Бога? По правде сказать, я тоже. Я знаю, что в этой экспедиции вы врач, биолог. Но мне хотелось бы также видеть в вас коллегу в области моих исследований, когда мы прилетим.
– Мне это очень интересно. Но моя работа – это все-таки не копаться в марсианском грунте, а довести всех живыми домой. Кроме того, я отвечаю за эксперименты по выращиванию растений и овощей в теплицах биологической лаборатории базы. Кстати, вы не ответили, как вы себя чувствуете. Приборы показали, что под воздействием гравитации в момент разгона ваше сердце на некоторое время остановилось. Это чревато серьезными последствиями.
– Елена, вы знаете, так звали сестру моей матери. Она была внучкой женщины, уехавшей из России в Святую землю много лет назад. Тогда это было еще не так просто сделать. Так вот Елена, моя тетя, все еще хорошо говорила по-русски, она относилась ко мне с такой нежностью и заботой. И вот теперь вы. Мне кажется, это не случайное совпадение. Да, спасибо, я чувствую себя хорошо. Конечно, как любого новичка в космосе, в первые два дня меня раз десять вырвало из-за невесомости, но затем я, в общем, приспособился. Если мне станет хуже, я сообщу вам.
– Старайтесь дольше спать, хотя в невесомости это и довольно трудно, пейте больше жидкости. Скоро мы начнем торможение, и оно тоже может стать трудным испытанием для организма. Но в этот раз адреналин будет наготове – чтобы самому сделать себе укол.
