На следующий день вызрел дипломатический скандал, который закончился и первым визитом к Ленину западных дипломатов. В ответ на попытки Бухареста разоружить революционизированные российские части в Румынии Ленин предписал «арестовать немедленно всех членов румынского посольства и румынской миссии»1314. В числе арестованных оказался и румынский посланник граф Константин Диаманди. В канун российского Нового года Фрэнсис на правах дуайена дипкорпуса срочно созвал в американское посольство глав миссий. «Я организовал встречу по телефону с Лениным, который говорит по-английски»1315. Ленин назначил встречу запиской: «Сэр, не будучи в состоянии связаться с Вами по телефону в 2 часа, как было условлено, я пишу, чтобы сообщить Вам, что я был рад встретиться с Вами в моем кабинете – Смольный институт, комната 81 – сегодня в 4 часа дня»1316.
Как рассказывал Залкинд, «дело было лишь за помещением, ибо мы сомневались, уместятся ли все в маленьком кабинете ВИ. Я был против приема в “парадной зале”, очень уж нелепо разукрашенной кем-то разноцветными половиками и зеркальным трюмо посредине. Прием так-таки состоялся в кабинете, куда мы набили столько стульев, сколько влезло. Члены корпуса начали быстро приезжать один за другим, причем старейшина (американский посол) усердно представлял их, а ВИ не менее усердно жал всем руки»1317. Прибыли 22 посла и посланника.
Ленин встретил Фрэнсиса у двери своего кабинета «размером примерно в двенадцать на пятнадцать футов (3,5 на 4,5 м. – В.Н.) и пригласил министров и временных поверенных сесть на деревянную скамью… Я читал по-английски и стоя требование, под которым мы все подписались. А потом Лексингстон Фелпс прочел его по-французски. Ленин сказал:
– Давайте это обсудим.
Я немедленно ответил:
– Никакого обсуждения этого вопроса.
Я сказал, что персона дипломатического представителя была неприкосновенна и пользовалась иммунитетом… Дискуссия продолжалась не менее часа. Ленин был приятен в своих манерах на протяжении всей встречи»1318. Залкинд меж тем к месту зачитал телеграмму Троцкого о нападении румын на российские войска, что «привело почему-то в раж сербского посланника Спалайковича, начавшего ни к селу ни к городу митинговать, приведя своей речью как ВИ, так и присутствовавшего т. Сталина в самое веселое настроение. Остальные дипломаты изображали при сем нечто вроде хора греческих трагедий»1319.
Председатель Совнаркома направил предписание в Петропавловскую крепость: «Арестованных румынского посланника и всех чинов румынского посольства освободить, заявив им, что они должны принять все меры для освобождения окруженных и арестованных русский войск на фронте»1320. Фрэнсис подтвердит: «Он сообщил мне по телефону около полуночи, что Центральный Совет решил освободить Диаманди»1321.
На этом общение американской дипломатии с лидером нашей страны на многие годы прекратится. Но Ленин воспринял визит как первую ласточку, предвещая признание Западом его правительства. Большевики пытались заручиться поддержкой Антанты в противодействии немецкому нашествию или заманить ее на переговоры в Бресте. «За два месяца не было ни одной недели, чтобы большевики через меня не запрашивали (неофициально, это правда, но откровенно) союзников о военном содействии»1322, – свидетельствовал в январе 1918 года Жак Садуль. Но этот порыв большевиков отклика уже не встретил.
А послы 26 февраля дружно покинули Петроград и направились в Вологду. В качестве пункта связи со столицей, как заметит Локхарт, «она являлась приблизительно столь же подходящим местом, как северный полюс, только несколько ближе»1323.
Идея повлиять самым решительным образом на российские дела витала в воздухе. Изменению позиции Запада в сторону интервенционизма в наибольшей степени способствовали разгон Учредительного собрания и Брестский мир.
Германия, находившаяся на грани выживания, с восторгом восприняла Октябрьскую революцию. В Берлине не могли поверить своему счастью: из войны выходил потенциально сильнейший враг. Чтобы не вспугнуть удачу, немцы прекратили огонь по всей линии фронта и предложили мирные переговоры.
Советская делегация во главе с Иоффе, в состав которой входили также Карахан, Каменев, Сокольников, Биценко, Мстиславский и по одному представителю от рабочих, крестьян, солдат и матросов, 20 ноября (3 декабря) приехала в Брест-Литовск. Ленин инструктировал Иоффе, «как именно необходимо наших империалистических противников “вытаскивать за ушко да на солнышко”.
– Как только они покажут свои империалистические ушки, – говорил он, – вы их остановите и требуйте: а позвольте-ка это записать!»
«Как известно, большевиков сначала, и не только в России, но и во всем мире, обвиняли в том, что они – “германские шпионы”, “германские агенты”, “подкупленные Германией” и т. д. … Трехмесячная борьба в Бресте помимо своей главной цели – революционизирования мира трудящихся – имела еще и побочную: доказать всему миру безусловную ложность возводимых на большевиков обвинений»1324, – подчеркивал Иоффе.
Большевистское руководство придерживалось формулы, выработанной в Циммервальде – демократический мир без аннексий и контрибуций. С этой формулой делегация и выступала, надеясь не только (может, и не столько) на заключение мира, сколько на использование переговоров для целей пропаганды идей революции во всех воюющих странах, которая наиболее эффективно этот мир обеспечит. Большевики в эйфории от своей октябрьской победы принимали голодные выступления в воюющих странах за начало восстания пролетариата.
Свежеиспеченные советские дипломаты в Бресте начали диктовать условия, ведя себя как сторона-победитель. Немцы, австро-венгры, турки и болгары, с которыми велись переговоры, так не считали. «Немецкая делегация оторопела от столь наглых требований со стороны побежденного государства… Русские, безусловно, затягивали переговоры в надежде, что они будут прерваны известием о революции в Вене и Берлине. Некоторые их требования вывели бы из себя даже самого вежливого и терпеливого дипломата»1325.
Но Центральные державы были заинтересованы в максимально быстром заключении мира с Россией, а потому поначалу готовы были идти на компромисс. Перемирие подписали уже 2 (15) декабря. Германия готовила, по словам ее главнокомандующего Пауля фон Гинденбурга – любимца нации и будущего президента, – «грандиозную военную кампанию на Западном фронте», и это возлагало «естественную обязанность привлечь все пригодные для кровавой битвы силы… Ввиду распада русской армии мы уже ранее начали оттягивать оттуда большую часть наших боевых соединений»1326. Беспомощность России разжигала аппетит у германского руководства. Гинденбург доказывал кайзеру, «что в интересах Германии следует отодвинуть границы России на восток, а ее плотно заселенные и экономически перспективные западные губернии аннексировать»1327.
Официальные переговоры о заключении мира начались 9 (22) декабря 1917 года. «Наша делегация внесла с самого начала программное заявление об основах демократического мира. Противная сторона потребовала перерыва заседания. Возобновление работ откладывалось все далее и далее»1328. Наконец, ответ был дан: правительства Четверного союза «присоединились» к формуле мира: без аннексий и контрибуций на началах самоопределения народов. В Петрограде по этому случаю произошла на радостях колоссальная демонстрация.
