Зря радовались. В Бресте революционные романтики столкнулись с жесткими реалистами, милитаристами и геополитиками, включая глав МИДов Германии Кюльмана и Австро-Венгрии Оттокара Чернина. Тезис о праве наций на самоопределение сыграл тогда с большевиками злую шутку. Делегация Центральных держав не без оснований заявляла, что если все народы имеют право на самоопределение, то какое основание имеет Петроград говорить от имени Украины, Латвии и далее по списку1329. Замечал Троцкий: «На другое утро наша делегация привезла нам из Брест-Литовска те чудовищные требования, которые Кюльман предъявил от имени Центральных империй.
– Для затягивания переговоров нужен затягиватель, – говорил Ленин.
По его настоянию я отправился в Брест-Литовск. Признаюсь, я ехал, как на пытку». Слабость переговорной позиции стала ясна, когда по дороге нарком иностранных дел увидел опустевшие русские окопы.
Переговоры возобновились 27 декабря (9 января). На следующий день Троцкий признал Украину в качестве полноправного самостоятельного участника переговорного процесса. Это оказалось большой ошибкой. Центральная Рада прислала делегацию во главе со своим министром иностранных дел Голубовичем. Большевистскую власть как общегосударственную Рада не признавала. «Брестские делегаты Рады были самой природой созданы для того, чтобы любой капиталистический дипломат водил их за нос, – полагал Троцкий. – Не только Кюльман, но и Чернин занимались этим делом со снисходительной брезгливостью… Высокопарная низость, захлебывающееся от восторга лакейство били фонтаном из этих несчастных национальных демократов, приобщившихся на миг к власти»1330. Центральным державам настолько требовалось как можно скорее получить доступ к украинскому продовольствию и создать проблемы России, что они обещали создать украинскую автономию в австро-венгерской Галиции и передать Украине некоторые польские территории.
Немцы также настаивали на том, что Курляндия и Литва, находившиеся под немецкой оккупацией, уже сделали свой акт самоопределения, и их судьба уже не может являться предметом переговоров с Россией. «Троцкий твердо стоял на том, чтобы мы сначала очистили страну, а затем уже население будет использовать право на самоопределение»1331.
Поначалу Троцкий вел себя подчеркнуто уверенно. Как напишет Гинденбург, «Ленин и Троцкий проводили активную политику не как побежденные, а как победители, желая внести политическое разложение в тылы и в ряды наших войск»1332. Тем не менее Ленин, понимая полную беззащитность страны, настаивал на немедленном подписании любого, даже самого «похабного» мира. Но он оказался в явном меньшинстве в руководстве большевиков. Его поддерживали Сталин, Свердлов, Зиновьев, Смилга, Сокольников, Стасова. Большинство ЦК стояло на позиции «левых коммунистов», отстаивавших лозунг революционной войны в Европе.
Революция, не запятнавшая себя позорной капитуляцией, считали они, воспламенит души рабочего класса за рубежом, который свергнет власть капитала. Есть пример слабой революционной Франции 1792 года, которая, тем не менее, смогла завоевать чуть ли не всю Европу. Большевики превращаются в оппортунистов, плетясь за крестьянством, не желающим воевать. Левых коммунистов возглавляли Бухарин, Преображенский, Бубнов, Коллонтай, Арманд, Радек, Косиор, Пятаков, Урицкий, Сапронов, Куйбышев. Они выпускали жестко антиленинскую газету «Коммунист». Ленин возмущался: «Их газета носит кличку “Коммунист”, но ей следует носить кличку “Шляхтич”, ибо она смотрит с точки зрения шляхтича, который сказал, умирая в красивой позе со шпагой: “мир – это позор, война – это честь”. Они рассуждают с точки зрения шляхтича. А я – с точки зрения крестьянина»1333. Действительно, понятие чести всегда вызывало у Ленина, мягко говоря, аллергию. Категорически против мира были и левые эсеры.
Фундаментом позиции и Троцкого, и левых коммунистов, и левых эсеров было убеждение, что германская армия не в состоянии наступать. Германия ослаблена, революция на подходе, новое наступление вызовет там армейский бунт. Основания для таких выводов были. Массовые забастовки в январе прокатились по Берлину, Вене, Будапешту, занятой немцами Варшаве. В Вене и Берлине рабочие начали создавать Советы. Но Ленин стоял на своем. «Все аргументы, которые мы выдвигали против заключения Брестского мира, отскакивали от него, как горох от стены, – рассказывал Радек. – Он выдвигал простейший аргумент: войну не в состоянии вести партия хороших революционеров, которые, взяв за горло собственную буржуазию, не способны идти на сделку с германской. Войну должен вести мужик»1334. А мужик бежит с фронта.
Ленин в этих условиях оказался в блоке с правыми коммунистами, с которыми так яростно сражался в ноябре. Заключив мир, большевики станут сообщниками германского империализма? Но чем германский империализм хуже других? Германия не сможет наступать? Но и мы не можем обороняться. «Мы идем на невыгодный договор и сепаратный мир, зная, что теперь мы еще не готовы на революционную войну…»1335.
Троцкий предлагал рискованную игру: распустить армию без заключения мира. Мир в этом случае выглядел бы как подчинение насилию. «Этим одним мы нанесем решительный удар слухам о нашей закулисной связи с Гогенцоллерном»1336. Ленин счел план Троцкого «дискутабельным» и просил его в переговорах «назначить перерыв и выехать в Питер».
В день открытия Учредительного собрания – 5 (18) января – начальник штаба Восточного фронта генерал Гофман показал советской делегации карту с обозначением линии немецкой сферы влияния, к западу от которой оставались Польша, Литва и Курляндия. Троцкий взял время для консультаций. А Ленин, разогнав Учредилку, на несколько месяцев почти полностью переключился на тему мира с Германией.
Он организовал 8 (21) января совещание с 63 членами ЦК и ключевыми партработниками и выступил с докладом, который носил вызывающе провоцирующее название «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира». Ленин доказывал, что и сам всегда был за революционную войну. Но «мы не брали на себя обязательства начинать революционные войны без учета того, насколько возможно вести ее в тот или иной момент… Нет сомнения, что наша армия в данный момент и в ближайшие недели (а вероятно, и в ближайшие месяцы) абсолютно не в состоянии успешно отразить немецкое наступление». Ленин уверял, что «крестьянская армия, невыносимо истомленная войной, после первых же поражений – вероятно, даже не через месяцы, а через недели – свергнет социалистическое рабочее правительство»1337.
Крупская видела: «Ильич кончил заключительное слово, на него устремлены были враждебные взгляды товарищей. Ильич излагал свою точку зрения, явно потеряв всякую надежду убедить присутствующих. И сейчас слышится мне, каким безмерно усталым и горьким тоном он мне сказал, окончив доклад:
– Ну, что ж, пойдем!»1338.
За Ленина проголосовали 15 человек, за левых коммунистов – 32, за Троцкого – 16.
Началась битва Ленина за Брестский мир, которая одновременно стала битвой за прерогативы и власть первого лица в партии и государстве, которые столь откровенно ставились под сомнение ближайшими соратниками. 11 (24) января он официально собрал ЦК и повторил тезисы.
