К 1892 году официальные биографии относят создание собственно марксистского кружка в Самаре под идейным руководством Ульянова – Скляренко, Семенов, Лебедева, Кузнецов и др. Это был первый опыт формирования ленинской команды. Тогда же Ульянов наладил переписку с Федосеевым, сосланным во Владимир113. «В кружке Скляренко ВИ начал довольно часто ставить вопрос о необходимости встать на путь Н. Е. Федосеева, завязывающего во Владимире связи с рабочими, организующего рабочие кружки», – свидетельствовал Беляков. Естественно, первые усилия были предприняты на близком по духу Жигулевском пивоваренном заводе, но они успеха не принесли114. Единственный зафиксированный опыт общения Ульянова с рабочими: в самарских железнодорожных мастерских он прочел реферат на актуальную для них тему: «Об общине, ее судьбах и путях революции».
Летом в Самаре вспыхнула холера, были дни, когда число смертей измерялось сотнями. В деревнях разгорались холерные бунты, убивали врачей, фельдшериц, санитаров, подвернувшееся под руку начальство. Осенью в Самару зачастили революционеры. Ульянова они не заинтересовали. Даже когда в город приехал культовый для народников (и наиболее критикуемый Ульяновым) «сам» Михайловский, молодой марксист с ним не виделся (или не был удостоен аудиенции)115. Ульянов критиковал либеральных народников за отсутствие настоящего революционного антиправительственного пафоса. Но при этом сам какой-либо активной революционной работы не вел, больше томился. «Последний год в Самаре, хотя и забросил туда нового ценного единомышленника Исаака Христофоровича Лалаянца, с которым основывалась первая группа социал-демократов в Самаре (Ильич, Скляренко, Лалаянц), переживался ВИ более томительно, чем первые»116, – подтверждала Анна Ильинична. Оставался, чтобы поддержать мать.
Лалаянц в воспоминаниях особой «томительности» у Ульянова не замечал. Места встреч были те же. «У Попова была удивительная способность быстро и наверняка находить чистенькую и спокойную пивную с великолепным жигулевским пивом». Занятия носили исключительно теоретический характер. Лалаянц в то время замечал наличие «некоторых симпатий у ВИ к народовольческому террору». Никаких занятий ни с кем никто из кружковцев нигде не вел. «Это просто была маленькая группа очень близко сошедшихся между собой товарищей-единомышленников, тесно сплотившихся друг с другом среди моря окружающей нас разномыслящей интеллигенции»117. Уже тогда, как зафиксировала входившая в один из кружков Прасковья Ивановна Кулябко, Ульянова коллеги называли «Ильичем» и «Стариком»118.
Лето, как обычно, провел в Алакаевке, куда регулярно наезжали Скляренко и Лалаянц. 20 августа (1 сентября) 1893 года Владимир навсегда покинул Самару.
По дороге опять заехал в Нижний Новгород, чтобы познакомиться с марксистом Скворцовым, о котором был наслышан. Оттуда во Владимир, где надеялся повидаться с сидевшим там в тюрьме Федосеевым: его должны были выпустить на поруки. Но не выпустили, и встреча не состоялась. «Я приехал туда в надежде, что ему удастся выйти из тюрьмы, но эта надежда не оправдалась, – вспоминал Ленин. – Затем Федосеев был сослан в Восточную Сибирь одновременно со мной и в Сибири кончил жизнь самоубийством, кажется, на почве тяжелой личной истории в связи с особенно неудачно сложившимися условиями жизни»119.
Декабрист 2.0
Осенью 1893 года семейство Ульяновых в полном составе покидало самарские края и перебиралось в столицы. «ВИ переехал в Петербург, остальные же члены семьи – в Москву, где брат Дмитрий поступил в университет, – объясняла Мария. – Пришлось продать и Алакаевку, которая не могла уже служить нам дачей». Продавали долго. В тот год пытались пристроить хутор губернскому секретарю Данненбергу за 8,5 тысячи рублей (купили за 7,5 тысячи), но сделка, которую со всем тщанием профессионально готовил присяжный поверенный Владимир Ульянов, сорвалась. В итоге хутор сдавался в аренду до 1897 года, когда его удастся продать зажиточному крестьянину Данилину (у Маняши он – местный купец).
Почему Владимир не поехал со всеми в Москву? Как писала Анна, «он решил поселиться в более живом, умственном и революционном центре – Питере. Москву питерцы называли тогда большой деревней, в ней в те годы было еще много провинциального, а Володя был уже сыт, по горло сыт провинцией»120. Ульянов прибыл в Петербург 31 августа (12 сентября) 1893 года. Формально для того, чтобы устроиться на адвокатскую работу.
Пятого октября (первое письмо родным в Полном собрании сочинений Ленина) он писал матери: «Комнату я себе нашел наконец-таки хорошую, как кажется, других жильцов нет, семья небольшая у хозяйки… Комната чистая и светлая. Так как при этом очень недалеко от центра (например, всего 15 минут ходьбы до библиотеки), то я совершенно доволен… На Волковом кладбище был вскоре после приезда: там все в сохранности – и крест, и венок». На могиле Ольги. «Прошу прислать деньжонок: мои подходят к концу. Из Самары мне пишут, что деньги по делу Графова (Казанское дело, которое я вел в Самаре) обещались уплатить в ноябре… Мне обещают здесь место в одном юрисконсульстве, но когда именно это дело устроится (и устроится ли), не знаю»121.
В сентябре Ульянова зачислили помощником присяжного поверенного у близкого знакомого Хардина – известного адвоката Михаила Филипповича Волкштейна. Теперь, «облачаясь в отцовский фрак, ему приходится регулярно ходить на Литейный проспект в Совет присяжных поверенных при Петербургском окружном суде для юридических консультаций и ведения судебных дел»122.
Ульянов не ставил цели заработков. «В сословие ВИ записался, но работал в нем мало, хотя некоторое время он, очевидно, интересовался юридической практикой, работая в консультациях на окраинах города, – напишет общавшийся с ним тогда студент Петербургского университета Михаил Александрович Сильвин. – Но когда я как-то спросил его… как идет его юридическая работа, он сообщил мне, что работы, в сущности, никакой нет, что за год, если не считать обязательных выступлений в суде, он не заработал даже столько, сколько стоит помощнику присяжного поверенного выборка документов»123.
Именно с переезда в Петербург в 1893 году и начинается собственно революционная деятельность Ульянова-Ленина. В установлении контактов с питерским подпольем помогло письмо от нижегородцев студентам-землякам, которое он вручил именно Сильвину. «Уничтожив письмо, в тот же день я разыскал Германа Красина, сообщив об интересном приезжем и настойчиво предложил познакомиться. Имя “Ульянов” произвело впечатление, но мне заявили “обсудим”»124, – вспоминал Сильвин. Марксистский кружок студентов Технологического института во главе с братьями Красиными усиленно шифровался, кроме того, новичка из Поволжья решили проверить на знание марксизма. Учением Маркса Ульянов владел лучше молодых технологов, но их сильно смутила его приверженность террору, не свойственная социал-демократам. Отнесли это на издержки «фамильной трагедии».
Ветеран социал-демократии Василий Андреевич Шелгунов подтверждал, что к приезду Ульянова в Санкт-Петербурге «уже существовала марксистская группа, причем интеллигенция и рабочие группировались каждые отдельно. У рабочих существовал центральный кружок, в который входили Фишер, Кайзер, Норинский и Шелгунов; из марксистской интеллигенции в этот кружок входили Старков, Кржижановский, Радченко». Ульянов «охотно ходил на кружки и пытливо присматривался к каждому рабочему-революционеру»125.