Четвертого июля в Большом театре собрались 1124 делегата V Съезда Советов. Справа 733 большевика, слева – 353 левых эсера. В зале также 17 максималистов, 4 анархиста, столько же меньшевиков-интернационалистов, 10 беспартийных и три представителя иных партий. Над бархатом и золотом зала, морем косовороток и гимнастерок густые клубы табачного дыма. «В царской ложе, – наблюдал Локкарт, – представители правительственной прессы, в большой директорской ложе бенуара справа от сцены Лаверн, Ромеи, я и прочие представители союзнических миссий. Над нами – к счастью, не визави, так что мы можем всецело концентрировать наше внимание на происходящем – представители германского, турецкого и болгарского посольств». На сцене – Президиум ВЦИК. «Ленин, по своему обыкновению, запаздывает, но он еще появится своевременно, бесшумно и незаметно…»1461.
В первый день разогрев, выступают делегаты второго плана. Левые эсеры обрушиваются на правительство. Троцкий предложил съезду утвердить приказ об очистке красноармейских частей от «провокаторов и наемников империализма», в первую очередь тех, которые провоцируют столкновения с немцами»1462. Левые эсеры в знак протеста покинули зал и с выкриками «Долой империалистов и соглашателей!», «Долой Мирбаха!» прошли маршем мимо Дома Советов до Воздвиженки, где размещался Крестьянский отдел ЦИК1463.
На следующий день левые эсеры вернулись на съезд. Слово берет Спиридонова и яростно обращается к Ленину:
– Мы будем бороться на местах, и комитеты деревенской бедноты места себе иметь не будут1464. Если крестьяне… и дальше будут подвергаться унижениям, подавляться, уничтожаться, доводиться до окончательной гибели как крестьяне, то вы увидите в моей руке тот же револьвер, ту же бомбу, с которыми я некогда выступала в защиту…
В зале крики и потасовка. Троцкому криками не дают говорить. «Тщетно машет Свердлов колокольчиком, тщетно угрожает очистить зал». Тут на авансцену выступает Ленин. «Проходя мимо Свердлова, он касается его плеча и заставляет поставить колокольчик на место. Держа руки у лацканов пиджака, стоит он, ухмыляясь, перед беснующейся толпой с неописуемой самоуверенностью. По его адресу раздаются иронические выкрики и свистки, а он добродушно смеется. Затем он поднимает руку, и шум постепенно затихает» 1465.
– Товарищи, позвольте мне, несмотря на то, что речь предыдущего оратора местами была чрезвычайно возбужденной, предложить вам свой доклад от имени Совета Народных Комиссаров в общем порядке… Мы можем сказать, что пролетариат и крестьяне, которые не эксплуатируют других и не наживаются на народном голоде, все они стоят безусловно за нас и, во всяком случае, против тех неразумных, кто втягивает их в войну и желает разорвать Брестский договор.
Шум слева. Ленину не давали говорить, страсти кипели.
– Как бы на любом собрании они ни кричали, их дело безнадежно в народе! – аплодисменты, гам. Ленин продолжает: – Меня нисколько не удивляет, что в таком положении, в каком эти люди оказались, только и остается, что отвечать криками, истериками, руганью и дикими выходками, когда нет других доводов.
– Есть доводы!
– Когда 26 октября вы колебались, сами не зная, чего вы хотите, и отказываясь идти вместе с нами…
Эти слова Ленина вызвали сильные эмоции, которые в стенограмме помечены как «шум, не прекращающийся несколько минут».
– Правда глаза колет!.. Если есть такие люди, которые предпочитают с советского съезда уходить, то скатертью дорога!1466
«Снова поднимается буря выкриков с мест, – фиксирует Локкарт. – Свердлов снова теряет хладнокровие и хватается за колокольчик. Ленин снова поднимает руку. Его самоуверенность начинает почти раздражать»1467. Смертная казнь?
– Революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов.
Комбеды?
– Через полгода отчаянно трудного советского управления мы пришли к организации крестьянской бедноты, жалко, что не через полнедели, – вот это наша вина!1468
«Постепенно весь зал подпадает под неотразимое влияние этого железного человека и слушает, как завороженный. Речь заканчивается под ураган оваций, исходящих не только от большевиков…»1469. Содоклад делает Камков – блестящий оратор, доходящий до бешеной страстности.
– Политика Совнаркома губительна и смертельна для международной революции, и товарищ Ленин вместе с остальными большевиками будет сметен, если он и дальше будет идти по этому пути. Комбеды – комитеты деревенских лодырей, лучшее средство подорвать в корне Советскую власть. Мы вам откровенно заявляем, что не только ваши отряды, но и ваши комитеты бедноты мы выбросим вон1470.
– Диктатура пролетариата, – кричит он, обращаясь к ложе германских дипломатов, – превратилась в диктатуру Мирбаха.
Как один человек вскакивают с мест эсеры и, потрясая кулаками, разражаются криками по адресу немцев. Зал стонет от диких возгласов:
– Долой Мирбаха! Вон немецких мясников! Долой позорную петлю Бреста!1471
Поставив на голосование вопросы о денонсации Брестского мира, об объявлении войны Германии и проиграв, левые эсеры в лихорадочном возбуждении покинули зал. На следующий день левый эсер-чекист Яков Блюмкин, лирик и любитель стихов, и его коллега по ВЧК Андреев около двух часов дня погрузились в автомобиль, выйдя из «Националя». Германское посольство было в особняке Берга на Денежном переулке, дом 5 (позднее там разместится Исполком Коминтерна, сейчас это посольство Италии). Мирбах обедал, чекисты сидели с другими ожидающими приема в вестибюле. Они предъявили удостоверение с полномочиями говорить с Мирбахом за подписями Дзержинского и Ксенофонтова: «по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу»1472. Подписи были поддельными, но бланк подлинным, выданным Блюмкину заместителем председателя ВЧК левым эсером Александровичем.
Посла выманили разговором о деле графа Мирбаха, представителя венгерской ветви рода, якобы задержанного чекистами по обвинению в шпионаже. Минут через 20 разговора, вспоминал присутствовавший при встрече лейтенант Мюллер, «Блюмкин опустил руку в портфель, выхватил револьвер и выстрелил через стол сперва в графа, а потом в меня и доктора Рицлера. Мы были так поражены, что остались сидеть в своих глубоких креслах. Мы все были без оружия». Блюмкин ухитрился ни в кого не попасть. Тогда Андреев достал бомбу и, выбегая из комнаты, бросил ее под ноги Мирбаху. Бомба не взорвалась. Тогда ее поднял Блюмкин и бросил снова. «Теперь она взорвалась необычайно сильно, – свидетельствовал Блюмкин. – Меня швырнуло к окнам, которые были вырваны взрывом». Но Мирбах опять был невредим.
Лейтенант Мюллер: «Граф выбежал в соседний зал и в этот момент получил выстрел – напролет пулю в затылок. Тут же он упал. Брюнет продолжал стрелять в меня и в доктора Рицлера. Я инстинктивно опустился на пол и когда приподнялся, то тотчас же раздался оглушительный взрыв от брошенной бомбы. Посыпались осколки бомбы, куски штукатурки». Блюмкин: «Я увидел, что Андреев бросился в окно. Механически, инстинктивно подчиняясь ему, его действию, я бросился за ним. Когда прыгнул, сломал ногу; Андреев уже был на той стороне ограды, на улице, садился в автомобиль. Едва я стал карабкаться по ограде, как из окна начали стрелять. Меня ранило в ногу, но все-таки я перелез через ограду, бросился на панель и дополз до автомобиля…»1473.
