В дождливые осенние дни редкие лучи солнца освещали купола Исаакия, которые бойцы Юденича наблюдали с высот Красного Села и Дудергофа. 20 октября Колчаку и Деникину ушли сообщения о взятии Петрограда, и на следующий день белогвардейские газеты вышли с большими аншлагами, посвященными этому событию. Радовались рано. Перелом ситуации описал Троцкий: «Как только внизу почувствовали, что Петроград сдан не будет, что, в случае необходимости, он будет обороняться внутри, на улицах и площадях, настроение сразу изменилось. Наиболее смелые и самоотверженные, подняли головы… Из рабочих кварталов повеяло новым духом на казармы, на тылы, на армию в поле»1760.
А дальше… Предоставим слово гениальному Александру Куприну: «Наступили холодные дождливые дни и мокрые ночи, черные, как чернила, без единой звезды… Англичане, обещавшие подкрепить движение белых на Петербург своим военным флотом, безмолвствуют, и лишь под занавес, когда большевики, в безмерно превосходных силах, теснят, окружают Белую армию и она уже думает об отступлении, лишь тогда перед Красной Горкой появляется английский монитор и выпускает несколько снарядов с такой далекой дистанции, что они никому и ничему вреда не приносят.
Англичане обещали оружие, снаряды, обмундирование и продовольствие. Лучше бы они ничего не обещали! Ружья, присланные ими, выдержали не более трех выстрелов, после четвертого патрон так крепко заклинивался в дуле, что вытащить его возможно было только в мастерской. Их танки были первейшего типа (“Времен войн Филиппа Македонского”, – горько острили в армии), постоянно чинились и, пройдя четверть версты, возвращались, хромая, в город. Французские “Бебе” были очень хороши, но командовали ими англичане, которые уверяли, что дело танков лишь производить издали потрясающее моральное впечатление, а не участвовать в бое… Они развращали бездействием и русских офицеров…»
Все двадцатые числа шли беспрерывные бои под Пулково. В этот момент подкрепления Красной Армии ударили по обнажившемуся правому флангу армий Юденича и вышли к Луге. Белые части, потерявшие почти половину личного состава в трехнедельных боях, начали панический отход. К середине ноября части красной 7-й армии вышли на границы Эстонии. «Наступает зима, – описал Куприн драму побежденных. – У Нарвы русские полки не пропускаются за проволочные заграждения эстонцами. Люди кучами замерзают в эту ночь. Потом Нарва, Ревель и бараки, заваленные русскими воинами, умирающими от тифов… Я только склоняю почтительно голову перед героями всех добровольческих армий и отрядов, полагавших бескорыстно и самоотверженно душу свою за други своя»1761.
В Кремле разгорелся спор: перейти ли границу с Эстонией, чтобы добить Юденича и эстонскую армию, как настаивал Троцкий, или «не влезать в эту западню», против чего предостерегал Чичерин. Однако эстонское руководство облегчило выбор, сначала объявив нежелательным присутствие на ее территории сил Юденича и заседавшего в Таллине правительства Русской Северо-Западной области во главе с Лианозовым. А затем согласившись на мирные переговоры.
Они начались 5 декабря, делегацию возглавлял Красин. Что удивительно, предварительные условия диктовала эстонская сторона: выплатить задолженности с 1917 года по пенсиям эстонским пенсионерам, причем золотом, возвратить эвакуированные в годы Первой мировой войны в глубь России предприятия и культурные ценности, признать предложенную Таллином границу по реке Нарве. Красин эти требования отверг и уехал. А 16 декабря части 7-й Красной Армии форсировали Нарву и углубились на эстонскую территорию.
Затем вернулась новая делегация во главе с Иоффе, которая получила от Ленина указание идти на любые уступки в имя мирного договора. И Иоффе пошел. 31 декабря было подписано соглашение о прекращении военных действий, а 2 февраля – мирный договор. Москва признала независимость Эстонии – раньше стран Антанты, отказалась от прав на Нарву и заложенный Иваном III Ивангород, от российских судов и оборудования, которые оказались на тот момент в эстонских портах, выплатила 15 миллионов рублей золотом. При этом, как замечал биограф, «Ленин радовался заключению мира с Эстонией так, будто выиграл “битву народов”»1762. Сам он 2 февраля на сессии ВЦИК утверждал:
– Мир с Эстонией имеет громадное всемирно-историческое значение, и поэтому, добившись мирного договора с правительством, которое тоже становится демократическим и которое теперь будет иметь прочные отношения с нами, но которое до сих пор поддерживалось всем империалистическим миром, мы должны смотреть как на акт громадной исторической важности1763.
Так неожиданно начали оформляться новые отношения РСФСР с обретавшими независимость окраинами, которые полгодом ранее являлись братскими советскими республиками – после заключения 1 июня военно-политического союза. «В самой партии восторжествовало мнение о гораздо большей опасности “великодержавного шовинизма”, нежели “буржуазного национализма”»1764.
Деникин был возмущен таким разбазариванием земель и уверял, что «советская власть могла легко, без особого труда покончить с западными лимитрофами». Почему же она этого не сделала? «Советы пошли на тяжелые жертвы, не оправдываемые нисколько политическими и стратегическими условиями, чтобы… прорубить “окно в Европу”, создав на нейтральной почве своего рода свободную факторию для комиссионных или прямых торговых сделок, для облегчения сношений с внешним миром, для спекуляции, пропаганды и заговоров»1765, – считал Деникин. Ленин подтверждал:
– Этот мир – окно в Европу, которое даст нам возможность начать товарообмен с Западом1766.
Юденич просил у Антанты корабли для перевоза остатков своих войск на Юг России, но его голос уже никто не слышал. 22 января 1920 года генерал издал приказ о роспуске армии1767. На Севере 6-я армия бывшего генерал-майора Самойло в результате Шенкурской операции 21 февраля вошла в Архангельск, откуда бежал правитель Северной области Миллер с немногочисленными остатками белых войск и зарубежных контингентов – французских, итальянских и сербских. 7 марта был взят Мурманск.
После того как войска Деникина и Юденича были отброшены от столиц, пять армий Восточного фронта с конца октября начали наступление на колчаковские войска в Западной Сибири. Петропавловск был очищен от них 31 октября, Омск – столица Верховного правителя – 14 ноября. В декабре красным подчинились Семипалатинск, Барнаул, Ново-Николаевск, Томск. 24 декабря в Иркутске началось восстание. 27 декабря поезда Верховного Правителя были задержаны чехами в Нижнеудинске. Судьбу Колчака сильно осложнило одно обстоятельство, писал хорошо осведомленный Черчилль, что «он вез с собой в другом поезде императорскую казну, состоявшую, во‑первых, из слитков золота общей стоимостью на 650 миллионов рублей, и, во‑вторых, из различных драгоценностей и ценных бумаг (уже значительно обесцененных) на 500 миллионов рублей… Генерал Жанен, приняв на себя (4 января) ответственность за неприкосновенность русского золота, провел целых 10 дней в бесплодных переговорах по этому поводу. А тем временем большевики двигали свои военные силы к Иркутску, и местные социал-демократическое правительства с каждым днем становились все красней и красней»1768. В итоге Жанен просто предал Колчака, заявив: «После того, как я предлагал ему передать золотой запас под мою личную ответственность и он отказал мне в доверии, я ничего уже не могу сделать»1769. Колчак был арестован и заключен вместе со своим премьер-министром Пепеляевым в иркутскую тюрьму.
