Ленин видел практическое применение радио, в первую очередь, в качестве механизма господства над умами. 19 мая он продиктовал Сталину послание: «Я думаю, что осуществление этого плана представляет для нас безусловную необходимость как с точки зрения пропаганды и агитации, особенно для тех масс населения, которые неграмотны, так и для передачи лекций. При полной негодности и даже вредности большинства допускаемых нами буржуазных профессоров по общественным наукам у нас нет иного выхода, как добиться того, чтобы наши немногие коммунистические профессора, способные читать лекции по общественным наукам, читали эти лекции для сотен мест во всех концах федерации»2191. В 1922 году в Москве, на Вознесенской улице (улица Радио) была построена радиотелефонная ламповая станция. 17 сентября прошла первая трансляция концерта с участием Обуховой и других выдающихся певцов. Радио становилось важнейшим средством решения задачи – нести культуру массам.
Культурная жизнь не замирала даже в самые тяжелые послереволюционные времена. Театры, концертные залы, музеи продолжали работать, ставились новые спектакли. Большой популярностью пользовался классический репертуар. «”Дона Карлоса”, “Принцессу Турандот”, “Проделки Скапена” играют двести, четыреста, восемьсот раз, – вспоминала Берберова. – На оберточной бумаге выходят стихи Блока, Сологуба, Ахматовой, Гумилева, еще неизвестных молодых поэтов, воспевающих героев гражданской войны, нехватку хлеба, любовь, неважно что, ведь никто с них не спрашивает, и они сами ни от кого ничего не ждут»2192.
Особую роль на интеллектуальном фронте играл Пролеткульт, образованный еще в сентябре 1917 года как объединение рабочих литературных кружков, театральных и художественных студий, в которые к концу десятилетия входило до полумиллиона человек. Пользуясь покровительством и щедростью Луначарского, бывший «махист» и некогда второе лицо в партии большевиков Богданов покрыл Россию сетью организаций: школы живописи, ваяния, поэзии, перевода, где делились секретами своего мастерства профессионалы первой величины, народные театры, библиотеки, выставки. Но ревнители пролетарской культуры создавали немалые проблемы своим радикализмом, особенно в отношениях с оставшимися представителями культуры непролетарской.
Осенью 1920 года Пролеткульт был подчинен Наркомпросу. Самоуправление Пролеткульта было ликвидировано во многом из-за продолжавшегося конфликта Богданова с Лениным, на сей раз – по вопросам теории культуры. Богданов был за создание принципиально новой, пролетарской культуры, не имевшей ничего общего с прошлой, с классическими традициями. Ленин был менее радикален. Луначарский на съезде Пролеткульта в октябре 1920 года предложил резолюцию, которую Ленин «разнес»2193. И предложил свою резолюцию, которая не оставляла места для собственно пролетарской культуры и для автономного Пролеткульта. «Марксизм отнюдь не отбросил ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напротив, усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии человеческой мысли и культуры. Только дальнейшая работа на этой основе… может быть признана развитием действительно пролетарской культуры».
За этим 10 ноября следует написанное Лениным постановление пленума ЦК о том, что «работа Пролеткульта в области научного и политического просвещения сливается с работой НКПроса и губнаробразов, в области же художественной (музыкальной, театральной, изобразительных искусств, литературной) остается автономной, и руководящая роль органов НКПроса, сугубо процеженных РКПой, сохраняется лишь для борьбы против явно буржуазных уклонений»2194.
Созвучные пролеткультовцам идеи проповедовали и «футуристы» – представители авангардного направления, стремившегося создать культуру будущего, созвучную эпохе социальной и технологической революции. Из множества футуристических организаций выделялись «Союз молодежи» (Татлин, Шагал), «Гилея» (Булюк, Маяковский), выставочные группы «Ослиный хвост», «Трамвай», «Минень». Их отличал подчеркнутый эпатаж, открытый вызов «всему старому и отжившему», например, призыв «сбросить Пушкина с корабля современности». Казимир Малевич заявлял: «Футуризм машин показал ничтожность колясок и колесниц Греции и Рима, тоже новое течение исскуства покажет ничтожность академизма»2195. Ленин был не с ними. «Я имею смелость заявить себя “варваром”, – сказал он как-то Кларе Цеткин. – Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих “измов” высшими проявлениями художественного гения. Я их не понимаю»2196.
Одним из признанных властителей дум, сотрудничавших с большевиками, оставался Горький, которому Ленин по старой дружбе прощал уничтожающую критику режима. Горький, живя в Петрограде, возмущался советскими порядками. Ленин ему возражал самым решительным и невежливым образом: «В Питере или из Питера убедиться в этом можно только при исключительной политической осведомленности, при специально большом политическом опыте. Этого у Вас нет. И занимаетесь Вы не политикой и не наблюдением работы политического строительства, а особой профессией, которая Вас окружает озлобленной буржуазной интеллигенцией, ничего не понявшей, ничего не забывшей, ничему не научившейся, в лучшем – в редкостно наилучшем случае – растерянной, отчаивающейся, стонущей, повторяющей старые предрассудки, запуганной и запугивающей себя»2197.
Горький вновь сойдется с Лениным. У Марии Ильиничны вставали в памяти «концерты у Горького на квартире, где играли любимые музыкальные вещи Ильича, Горький у нас на даче в Горках и его частые визиты в Кремль, на городскую квартиру Ленина. У Горького всегда были про запас какие-либо дела к Ильичу, большое количество просьб от разных людей. И так чутко шел Ленин всегда навстречу этим ходатайствам Горького, если выполнить их представлялась хоть какая-либо возможность»2198.
Теперь уже Горький ударится в другую крайность – безудержного восхваления вождя. Его статья «Владимир Ильич Ленин» и комплементарное письмо о вожде Герберту Уэллсу вышли передовыми материалами в журнале «Коммунистический Интернационал». Горький, в частности, писал: «Я начал свою работу возбудителя революционного настроения славой безумству храбрых. Был момент, когда естественная жалость к народу России заставила меня считать безумие почти преступлением. Но теперь, когда я вижу, что этот народ гораздо лучше умеет терпеливо страдать, чем сознательно и честно работать, я снова пою славу священному безумству храбрых. Из них же ВИ – первый и самый безумный».
Неизвестно, что не понравилось Ленину – дифирамбы или обвинения в безумстве, – но 31 июля 1920 года он написал постановление: «Политбюро Цека признает крайне неуместным помещение в № 12 “Коммунистического Интернационала” статей Горького, особенно передовой, ибо в этих статьях нет ничего коммунистического, но много антикоммунистического. Впредь никоим образом подобных статей в “Коммунистическом Интернационале” не помещать».
Но о Горьком продолжал проявлять трогательную заботу. 24 июня 1921 года Ленин писал Менжинскому: «Горький был вчера… Просит 2 автомобиля. Неужели Вы не имеете власти, чтобы такую мелочь дать ему от Петрогубчека? Если не можете, напишите мне тотчас, я попрошу Склянского. Помочь Горькому надо и быстро, ибо он из-за этого не едет за границу. А у него кровохарканье!» 9 августа Горькому: «А у Вас кровохарканье, и Вы не едете!! Это ей-же-ей и бессовестно и нерационально. В Европе в хорошем санатории будете и лечиться и втрое больше дела делать. Ей-ей. А у нас ни лечения, ни дела – одна суетня. Зряшная суетня. Уезжайте, вылечитесь. Не упрямьтесь, прошу Вас». А 12 декабря Ленин писал Молотову для членов ПБ, что «Горький выехал из Риги совсем без денег и строит свои перспективы на получение от Стомонякова авторского гонорара за издание своих книг. Крестинский думает, что необходимо включить Горького в число товарищей, лечащихся за границей за счет партии или Совета. Предлагаю провести через Политбюро предложение Крестинскому включить Горького в число таких товарищей и проверить, чтобы он был вполне обеспечен необходимой для лечения суммой»2199.
