ВИ, внимательно выслушав мой ответ, подчеркнул, что именно такая сумма должна быть выделена каждому скульптору вне зависимости от его имени, а потом спросил меня, устроит ли нас, если все суммы будут выделены в трехдневный срок. Я ответил:
– Вполне»2206.
Заказ был стремительно распределен по скульпторам, и хорошо иллюстрировал политические, художественные и эстетические предпочтения Ленина, имевшего окончательное слово по списку персонажей, с которыми предполагалось шагать в коммунистическое завтра. Бланки, Бебель, Лассаль, Жорес, Спартак, Тиберий Гракх, Бабеф, Дантон (скульптор Андреев), Марат, Робеспьер, Гарибальди, Степан Разин (сам Коненков), Бакунин, Пестель, Рылеев, Герцен, Болотников, Халтурин, Желябов, Перовская, Каракозов, Каляев, Плеханов, Роберт Оуэн, Шевченко, Кольцов, Радищев, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Михайловский, Глеб Успенский, Тютчев, Новиков (ваяла Мухина), Сковорода, Байрон, Гейне, Руссо, Гюго, Вольтер, Золя, Ибсен, Рублев, Александр Иванов, Суриков, Кипренский, Врубель, Верхарн, Козловский, Казаков, Сезанн, Мусоргский, Римский-Корсаков, Скрябин, Бетховен, Шопен, Мочалов, Комиссаржевская. Не слабо? И все скульпторы при деле.
Дело шло не быстро. Ну а потом… Возмущенная телеграмма Ленина Луначарскому 18 сентября 1918 года: «Бюста Маркса для улицы нет, для пропаганды надписи на улицах ничего не сделано. Объявляю выговор за преступное и халатное отношение, требую присылки мне имен всех ответственных лиц для предания их суду. Позор саботажникам и ротозеям»2207. В Москве развернулась небывалая в истории кампания по сооружению памятников. «В годы “военного коммунизма”, когда на молодую Страну Советов со всех сторон наседали враги, в Москве удалось открыть двадцать пять памятников, сорок семь памятников были подготовлены к постановке, и только чрезвычайные обстоятельства военного времени не позволили довести дело до конца».
Коненковского «Разина с ватагой» открывали на Лобном месте Красной площади 1 мая 1919 года. «Красная площадь была переполнена. Море голов и знамен… Красные кавалеристы с пиками красовались на чистокровных кончаках, как былинные герои – наследники славы Разина… Никогда не забыть мне, как шел ВИ к лобному месту. Он был без пальто, в своем обычном костюме. Ликующая толпа, словно по мановению волшебной палочки, расступилась перед ним, образуя широкий коридор через всю площадь… Митинг по тогдашней прекрасной традиции закончился пением “Интернационала”»2208. Разбойник Стенька Разин сильно бы этому удивился.
А ровно год спустя у храма Христа Спасителя на месте снесенного памятника царю Александру III состоялась закладка памятника «Освобожденному труду». Ленин вновь выступал. «В этой речи ВИ поставил перед искусством большую творческую задачу – прославить свободный труд. По окончании митинга А. В. Луначарский предложил ВИ отправиться в Музей изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина), где были выставлены проекты монумента «Освобожденный труд»… На выставке, очевидно, вследствие влияния руководящей роли Штеренберга, ощущалось засилье формалистов. Это удручало Ленина. И он не без иронии в адрес Луначарского, терпимо относившегося к формалистическим “искажениям”, закончил разговор широко известной теперь фразой:
– Пусть в этом разбирается Анатолий Васильевич!»2209
Отношение Ленина и большевистского руководства к театральному искусству, кино, представлению было довольно интересным. В стране с низким уровнем грамотности, где печатное слово доходило далеко не до всех, а радио только пробивало дорогу, эти формы искусства оказывались важнейшими инструментами пропаганды.
Постреволюционная эпоха подарила самые смелые творческие эксперименты, количество новых театров, клубов, политических кабаре стремительно росло. На городских площадях с участием тысяч статистов и самих зрителей ставились инсценировки исторических событий. Практически неограниченными правами на сцене пользовались Станиславский, Немирович-Данченко, Вахтангов, Мейерхольд, Таиров. Продолжали блистать еще дореволюционные звезды – Москвин, Качалов, Книппер-Чехова, Ермолова, Яблочкина; появилось и новое поколение – Николай Баталов, Гоголева, Еланская, Борис Ливанов, Михоэлс, Яншин. Под эгидой музыкального отдела наркомпроса множились оперные театры, симфонические и камерные оркестры, творили Глазунов, Гнесин, Асафьев.
Но была и другая сторона вопроса, которую хорошо описал тот же Шаляпин. «Артистическая среда по всему строю своих чувств, навыков и вкусов принадлежала, конечно, к тому “старому миру”, который надлежало уничтожить. Это была своеобразная интеллигенция с буржуазными повадками, т. е. вдвойне чуждая духу пролетарского режима… Как бы то ни было, после большевистского переворота русский театр оказался облепленным всякого рода “деятелями революции”, как мухами»2210.
Типичной была судьба прославленного Московского Художественного театра, как описывал ее Константин Сергеевич Станиславский: «Несмотря на помощь со стороны правительства, мы не могли обходиться получаемым в театре содержанием: оно было недостаточно для того, чтобы хоть как-нибудь сводить концы с концами. Необходим был заработок на стороне. Поэтому кругом царила халтура. Халтура стала законным, общепризнанным и непобедимым злом для театра… Другим опасным врагом явился кинематограф. Пользуясь материальными преимуществами, кинематографические фирмы щедро оплачивали труд артистов и тем отвлекали их от работы в театре. Многие объявили старый театр отжившим, лишним, подлежащим беспощадному уничтожению»2211.
Что же касается самого Ленина, то он, как и в молодые годы, театр недолюбливал за его чрезмерную… театральность. «Излишняя театральность постановки, – говорила Крупская, – раздражала Ильича»2212. Редко появляясь в театре, еще реже он досиживал до конца спектакля. Луначарский переживал за Художественный театр. Ленин 26 августа 1921 года отвечал ему: «Все театры советую положить в гроб. Наркому просвещения надлежит заниматься не театром, а обучением грамоте». Театр выступал для Ленина бездонной бочкой, в которой исчезали бюджетные ассигнования.
А инициатива Ленина по закрытию Большого театра вызвала большой скандал в верхах: «Узнав от Каменева, что СНК единогласно принял совершенно неприличное предложение Луначарского о сохранении Большой оперы и балета, полагаю Политбюро постановить: 1. Поручить Президиуму ВЦИК отменить постановление СНК. 2. Оставить из оперы и балета лишь несколько десятков артистов на Москву и Питер для того, чтобы их представления (как оперные, так и танцы) могли окупаться, т. е. устранением всяких крупных расходов на обстановку и т. п. 3. Из сэкономленных таким образом миллиардов отдать не меньше половины на ликвидацию неграмотности и на читальни. 4. Вызвать Луначарского на пять минут для выслушания последнего слова обвиняемого и поставить на вид»2213. В тот же день – 12 января 1922 года – Политбюро исполнило волю Ленина.
Луначарский, к счастью для российской культуры, не сдавался. «Категорически протестую о принятии такого решения без предупреждения меня и без выслушания моих доводов. Категорически требую пересмотра этого вопроса в моем присутствии. Подробное письмо об этом послано мною ВИ». Политбюро «рассмотреть заявление т. Луначарского по существу» поручило ВЦИК2214. А тот счел закрытие Большого «хозяйственно нецелесообразным».
