«Часть “Завещания” – опубликованная при жизни ВИ и в тот период, когда он мог по-настоящему контролировать свои тексты, – бесспорна: “Как нам реорганизовать Рабкрин”, “Лучше меньше, да лучше”, “О кооперации”. Но есть и другая часть – “Письмо к съезду”, “Письмо Троцкому”, “Письмо Мдивани”, “Об автономизации”, “Письмо Сталину” (ультиматум про НК), – которая материализовалась в собрании сочинений из не вполне надежных источников, не имеет черновиков, не зарегистрирована в ленинском секретариате и обзавелась репутацией надежной только за счет свидетельств лиц, у которых могла быть личная заинтересованность в том или ином развитии политической ситуации. Данилкин тоже не исключает, что «“общеизвестный” конфликт Ленина со Сталиным не имел под собой никакой почвы и, похоже, создан искусственно, задним числом, с помощью подложных текстов»2596.
Версия вызвала возмущение множества серьезных историков (или даже не удостоилась их внимания как нелепая). Они категорически такой вариант отвергают, ссылаясь на авторитет многочисленных исследований большого количества лениноведов, десятилетиями занимавшихся наследием классика. Хлевнюк, многолетний биограф Сталина, говорит о «нелепой конспирологической версии»: «На самом деле, ни у кого из ленинских соратников, включая самого Сталина, не было сомнений в отношении ленинских диктовок. В конечном счете, именно это является ключевым доказательством их подлинности»2597. Крупный лениновед Логинов соглашается, призывая в свидетели Сталина, Каменева, Зиновьева и Бухарина. Все они «хорошо знали ленинские работы и их автора, его взгляды и образ мыслей, специфические особенности его индивидуального стиля и т. п.». И никто не усомнился в подлинности ленинских диктовок. Даже Сталин никогда не отрицал подлинность ленинского совета убрать его с поста Генсека. А несуразности в «Дневнике дежурных секретарей» Логинов объяснял необходимостью для них «хранить абсолютную секретность диктовок – все это выводило данные записи за рамки обычного делопроизводства»2598.
Кто прав? Оставим двери открытыми для гипотезы.
Утром 23 декабря пением «Интернационала» открылся Х Всероссийский съезд Советов. Основной докладчик – Ленин – отсутствовал, но был избран почетным председателем съезда, ему отправили приветственную телеграмму. Делегаты не подозревали, что ночью болезнь Ленина обострилась. Ни правой ногой, ни правой рукой он не мог и пошевелить. Паралич не проходил в течение дня, лишь к вечеру фиксируют частичное возвращение подвижности правых конечностей2599.
«С этих пор ВИ больше не мог сам писать. Никто из должностных лиц, кроме М. А. Володичевой, меня, М. И. Гляссер и медицинского персонала, у ВИ с 23 декабря не бывал»2600, – подтверждала Фотиева. В этот момент, замечала Мария Ильинична, «он торопился ликвидировать свои дела, чтобы успеть сделать все, что он хотел, так как знал, что ухудшение в здоровье может наступить внезапно, так и теперь он торопился делать свои записи… Он торопился составить свое политическое завещание»2601.
Как бы то ни было, 23-го Ленин просит Кожевникова разрешить ему продиктовать стенографистке в течение пяти минут, так как его «волнует один вопрос и он боится, что не заснет. Это ему было разрешено, после чего В.И. значительно успокоился». В дневнике дежурных секретарей после даты, проставленной Аллилуевой, следует запись Володичевой: «В начале 9-го ВИ вызвал на квартиру. В продолжение 4-х минут диктовал. Чувствовал себя плохо. Были врачи. Перед тем, как начать диктовать, сказал:
– Я хочу Вам продиктовать письмо к съезду. Запишите!
Продиктовал быстро, но болезненное состояние его чувствовалось»2602.
Диктовки для Ленина были делом новым. Подтверждала сестра Мария: «Он никогда не пользовался услугами стенографа, когда был здоров, указывая, что ему трудно обходиться без рукописи, которая была бы перед ним. Кажется, только один раз в своей жизни он по совету одного товарища попробовал диктовать, но опыт был неудачен»2603. Ленин открывал для себя новый навык, причем в тот момент, когда силы были на исходе. Технология работы досконально воспроизведена родными и секретариатом, где оставались две стенографистки – Фотиева и Володичева. Третью – супругу Сталина Надежду Аллилуеву – отставили.
Из воспоминаний Володичевой: «Лишь два раза в день по нескольку минут он мог писать свой дневник, диктуя его или тов. Фотиевой, или мне. Обычно это было днем, около 12 часов, и чаще вечером, около 6 часов. Половина шестого, без четверти шесть – у меня уже было напряженнейшее состояние… В 6 часов туда заходила Мария Ильинична или из квартиры ВИ звонили в Секретариат, и я шла к ВИ. Он лежал в своей комнате на кровати. Около него был приспособлен небольшой столик, за который я садилась записывать. ВИ обычно просто, по-товарищески, приветливо здоровался, протягивая левую руку»2604. Фотиева добавляла: «Диктуя свои последние письма и статьи, ВИ быстро, скороговоркой произносил сложившуюся в уме фразу и останавливался ненадолго, продумывая следующую. При этом ВИ никогда не повторял уже произнесенное предложение, и ни М. А. Володичева, ни я не осмеливались переспрашивать, боясь нарушить течение его мысли».
На кровати ВИ была сделана полочка наподобие пюпитра для нот. «Положив на нее свою статью, ВИ проверял запись, переворачивая страницы здоровой левой рукой, иногда вносил небольшие поправки. В те дни, когда состояние было лучше, В. И. Ленин шутил, улыбался, спрашивал, не очень ли мы устали. Но часто ВИ страдал головными болями, и тогда у него на голове лежал компресс».
Диктовки в основном были засекречены для членов Политбюро, но они совершенно не были секретом для семьи Ленина и его секретариата. «Сотрудники небольшого Секретариата СНК и СТО с огромным волнением ожидали каждый раз возвращения М. А. Володичевой или меня от ВИ, – писала Фотиева. – Иногда после нашего возвращения от ВИ в Секретариат приходила Надежда Константиновна или Мария Ильинична, чтобы прочесть то, что он продиктовал, и поделиться своими впечатлениями о его самочувствии»2605.
Мог ли секретариат Ленина затеять собственную игру (вместе с его женой и сестрой или без них)? Секретариат был вполне себе политизированным. Это не были тихие и незаметные стенографистки. Характеристику его ключевым сотрудницам дал Бажанов, который сам займет пост технического секретаря Политбюро: «Из двух секретарш Ленина главная и основная – Мария Игнатьевна Гляссер. Она секретарша Ленина по Политбюро, Лидия Фотиева – секретарша по Совнаркому. Вся Россия знает имя Фотиевой – она много лет подписывает с Лениным все декреты правительства. Никто не знает имени Гляссер – работа Политбюро совершенно секретна. Между тем все основное и важное происходит на Политбюро, и все важнейшие решения и постановления записывает на заседаниях Политбюро Гляссер… Гляссер секретарствует на всех заседаниях Политбюро, пленумов ЦК и важнейших комиссий Политбюро. Это маленькая горбунья с умным и недобрым лицом. Секретарша она хорошая, женщина очень умная». К Сталину относится плохо, «не делает никаких попыток перейти к нему на службу»2606. И, конечно, секретари в общении с Лениным, не ограничивались одними диктовками. Как подтверждала Гляссер, «пользуясь правом диктовать, он, под видом диктовки, вызывал секретаря и давал различные поручения» 2607.
