А в конце июля и вовсе сбежал из главного здания и поселился на три дня у Преображенского, своего алакаевского знакомого. Тот управлял местным совхозом и жил рядом. «Услышал Ильич, что во флигеле теперь живет Алексей Андреевич, и рванулся туда, – рассказала Крупская. – Помогли ему взобраться по лестнице, крепко обнял он Преображенского, сел около него и стал говорить… Слов у Ильича не было, мог только говорить “вот”, “что”, “идите”, но была богатейшая интонация, передававшая все малейшие оттенки мысли, была богатейшая мимика»2708. Еле уговорили вернуться домой.
Через два дня – 25 июля – у Ленина был другой Преображенский – Евгений Алексеевич, который описал увиденное в письме Бухарину: «На расстоянии шагов 25-ти вдруг он меня заметил, к нашему ужасу, стал прижимать руку к груди и кричать: “Вот, вот”, требовал меня… М.И., взволнованная, говорит: “Раз заметил, надо идти”… Подошел. Он крепко мне жал руку, я инстинктивно поцеловал его в голову. Но лицо! Мне стоило огромных усилий, чтобы сохранить взятую мину и не заплакать, как ребенку. В нем столько страдания, но не столько страдания в данный момент. На его лице как бы сфотографировались и застыли все перенесенные им страдания за последнее время… Через минут пять меня позвали за стол пить вместе с ним чай. Он угощал меня жестами малиной и т. д., и сам охотно пил из стакана вприкуску, орудуя левой рукой. Говорили про охоту и всякие пустяки, что не раздражает. Он все понимает, к чему прислушивается. Но я не все понимал, что он хотел выразить»2709.
В сильном возбуждении, 31 июля Ленин потребовал, «чтобы не ходили к нему больше врачи – потом пускал к себе еще некоторое время профессора Осипова… Последние месяцы врачи наблюдали ВИ лишь из соседней комнаты». Постоянный медперсонал был сокращен до трех человек – молодого выпускника медицинского вуза Николая Семеновича Попова, фельдшера Владимира Александровича Рукавишникова и студента Казимира Римши (он же Зорька). Ленин на них реагировал хорошо, поскольку ему объяснили, что это не какие-то буржуазные специалисты, а преданные партийцы новой генерации. «По саду возил ВИ в кресле и ездил с ним на охоту заведующий охраной Петр Петрович Пакалн»2710.
Прогуливаясь с супругой в саду 2 августа, Ленин стал от нее что-то требовать, произнося звуки. Догадались, что речь шла об азбуке. И что учительницей должна стать Крупская. Та вспомнила молодость, получая специальные консультации от профессуры. Занимались по складной азбуке. Вновь сначала произносил звуки, потом слоги, потом некоторые односложные слова. Вспоминает фельдшер: «Рука, рот, кот, нога, рога, уха. Конец лета запомнился тем, что Ленин сам – ни за кем не повторяя – произнес слово “утка”. Дневная норма повторяемых-произносимых слов доходит до тридцати»2711.
«Тут нам всем приходилось думать только о том, как отвлечь его чем-нибудь от напряженной работы, иначе он способен заниматься целыми днями. За пять месяцев – с августа по январь – он сделал такие большие успехи, что все мы, находившиеся около него, верили в то, что летом 1924 года он уже будет свободно говорить…»2712 Ленин любил, чтобы вечерами ему что-нибудь вслух читали: в фаворе были Демьян Бедный, стихи революционных поэтов, Беранже. Несколько вечеров подряд слушал «Мои университеты» Горького. Читал и сам2713. Или делал вид, что может читать. «И тогда (это было 10-го августа) он настоял, чтобы ему давали газету. Газету он читал ежедневно, вплоть до дня смерти, сначала «Правду», а потом просматривал и «Известия».
Восстановление произвольной речи шло тяжело. Ленин «мог повторять только односложные слова, а затем стали удаваться двухсложные и даже многосложные. Он мог уже различать буквы и прочитывать некоторые слова; ему показывали для этого рисунки, и при взгляде на них он мог называть изображенные на них предметы и даже произносил фразы… Были начаты упражнения в письме левой рукой, что, особенно в данном случае, является значительной трудностью, но ВИ удалось осилить это препятствие, и он мог недурно писать левой рукой – писал буквы и слова, и уже хорошо копировал слова»2714.
На консилиуме 13 августа с участием Ферстера, Готье, Осипова и Обуха было решено предложить перевезти Ленина в Крым, особенно с учетом дождей в Подмосковье. Крупская категорически этому воспротивилась.
16 августа возобновились автомобильные прогулки – медленные, вокруг усадьбы, с заездом в лес или к реке. Розанов не мог нарадоваться: «Свежий воздух, уход, хорошее питание делали свое дело, и ВИ постепенно поправлялся, полнел… Гуляли, пользовались каждым днем, когда можно было поехать в сад, в парк. Сознание полное. ВИ усмехался на шутки. Искали грибы, что ВИ делал с большим удовольствием, много смеялся над моим неумением искать грибы, подтрунивал надо мной, когда я проходил мимо грибов, которые он сам видел далеко издали. Дело шло хорошо, уроки речи давали некоторые определенные результаты, нога крепла, и настолько, что можно было надеть легкий, фиксирующий стопу аппарат»2715. Розанов со спокойной совестью уехал в августе в отпуск.
«Он героически переносил свою болезнь, настроение бывало хорошим, но временами он задумывался, – замечал Осипов. – Подойдете и видите, что он не с вами, где-то витает, не обращая внимания на окружающих; в эти моменты иногда вдруг на глазах ВИ появлялись слезы. Человеку было нелегко. Старались придумывать что-нибудь, привезли небольшой кинематограф из Москвы, показывали разные фильмы, но его, конечно, интересовали только фильмы, касающиеся фабричного быта, организации фабричной жизни и крестьянской. Но если показывали фильмы веселого содержания, он не смотрел на них».
Ленин, довольный собой, 31 августа самостоятельно сошел с лестницы. 6 сентября доктора пришли к выводу, что пора начинать упражнения по ходьбе с палкой. По-прежнему не подпуская к себе медсестер и врачей, которые были вынуждены вести пациента дистанционно, Ленин «очень охотно подвергался массажу, очень охотно принимал ручные и общие ванны… Но разные внутренние средства он принимал менее охотно, не рассчитывая на то, что они принесут пользу»2716. Доктора 24 сентября еще раз вернулись к вопросу о целесообразности переезда в Крым. Вновь Крупская встала глухой стеной.
Ленин боролся за жизнь. Его последние месяцы – это не только болезнь, но и противостояние ей. «Любовь к жизни» Джека Лондона, которую супруга читала ему тогда, сейчас лежит в мемориальной комнате Ленина. В сентябре – октябре улучшалось понимание речи, врачи отмечали большую адекватность реакции на услышанное при чтении ему вслух и даже на прочитанное. Почти ежедневно совершал прогулки в окрестностях Горок на автомобиле, бывал по часу и более на свежем воздухе. «У всех нас, живших в ту пору в Горках, появилась радостная надежда на его окончательное выздоровление»2717. Молотов 9 октября объявил, что врачи, все лето избегавшие давать окончательное заключение, теперь твердо заявляют – Ленин идет на поправку; но пока затруднена речь, оставляющая желать лучшего2718. Ленин даже решил напомнить коллегам о своем существовании, появившись 18 октября в Кремле.
Рассказывал Рукавишников: «ВИ и Надежда Константиновна гуляли в саду, когда К. Зорька, которого я сменил, зашел прощаться перед отъездом: “Еду в Москву, до свидания, ВИ”. Прощается с Надеждой Константиновной и со мной. Ушел. ВИ рассчитал, что теперь наверное машина есть, и решил поехать в Москву. Направляется во двор, где находится гараж. Во дворе стоит открытая машина, которая ждет Зорьку – он обедает. ВИ направляется к ней. Мария Ильинична, обращаясь ко мне, говорит: “Владимир Александрович, крикните Рябову (шоферу), чтобы вывел крытую машину”. Кричу. Машина выведена. Ильич торжествующе садится и терпеливо ждет, посмеиваясь над сборами растерявшихся Надежды Константиновны и Марии Ильиничны. Ну, вот все готовы. Поехали. Мария Ильинична шепчет мне на ухо: “Скажите Рябову, чтобы он свернул на дорогу, по которой ездим в лес за грибами”. Сказал. Повернули… Но не проехали мы и 10 сажен, как наше плутовство было открыто. Властный жест – остановить. ВИ указывает направление… Улыбается, несколько волнуется, тормошит меня и указывает на шофера: “Велите ехать скорее”.
