Ильичи, казалось, уже обустраивались в Женеве. Подтягивалась молодежь, которая занимала место в очередной ленинской команде. «Приехала моя мать, и мы устроились по-домашнему – наняли небольшую квартиру, завели хозяйство. Внешне жизнь как бы стала входить в колею. Приехала из России Мария Ильинична, стали приезжать и другие товарищи… Приехали из России Зиновьев и Лилина. У них родился сынишка, занялись они семейным устройством. Приехал Каменев с семьей. После Питера все тосковали по этой маленькой тихой мещанской заводи – Женеве».
Однако и в этой «заводи» Ленин и Крупская не задержались. «Хотелось перебраться в крупный центр куда-нибудь. Меньшевики, эсеры перебрались уже в Париж. Ильич колебался: в Женеве-де жить дешевле, лучше заниматься. Наконец, приехали из Парижа Лядов и Житомирский и стали уговаривать ехать в Париж. Приводились разные доводы: 1) можно будет принимать участие во французском движении, 2) Париж большой город – там будет меньше слежки. Последний аргумент убедил Ильича»549. По иронии судьбы этот аргумент прозвучал из уст известного нам Житомирского, работавшего на спецслужбы. Им, наоборот, было удобнее следить за руководством большевиков именно в Париже, где существовала более разветвленная агентурная сеть, чем в Женеве
В конце осени руководство большевиков потянулось в Париж.
Париж, Инесса…
Ленин сообщал 19 декабря 1908 года Анне Ильиничне: «Нашли очень хорошую квартиру, шикарную и дорогую: 840 frs. + налог около 60 frs. + консьержке около того в год. По-московски это дешево (4 комнаты + кухня + чуланы, вода, газ), по-здешнему дорого. Зато будет поместительно и, надеемся, хорошо. Вчера купили мебель для Маняши. Наша мебель привезена из Женевы. Квартира на самом почти краю Парижа, на юге, около парка Montrouris. Тихо, как в провинции. От центра очень далеко, но скоро в двух шагах от нас проводят metro – подземную электричку, да пути сообщения вообще имеются. Парижем пока довольны»550. Квартира на улице Бонье, недалеко от парка Монсури, замечала Крупская, «была большая, светлая и даже с зеркалами над каминами (это было особенностью новых домов). Была там комната для моей матери, для Марии Ильиничны, которая приехала в это время в Париж в Сорбонну, учиться языку, наша комната с ВИ и приемная»551.
В Париже в ленинском антураже закрепился Лозовский: «Мы (Ленин, Зиновьев, Каменев, Семашко, Владимиров, Владимирский, пишущий эти строки и др.), как руководящая группа парижских большевиков, часто собирались для того, чтобы предварительно обсуждать все вопросы. Собирались мы не раз на квартире доктора Якова Житомирского, который впоследствии оказался провокатором»552.
В декабре в Париже была созвана Пятая (Общероссийская) конференция РСДРП, где удалось наметить некоторую общую линию. По предложению Ленина было осуждено ликвидаторство, то есть попытки «ликвидировать существующую организацию РСДРП и заменить ее бесформенным объединением в рамках легальности во что бы то ни стало, хотя бы последняя покупалась ценою явного отказа от программы, тактики и традиций партии»553.
«Социал-демократ» должен был стать общепартийным органом. На пленуме, состоявшемся после конференции, сформировали его новую редакцию: Ленин, Зиновьев, Каменев, Мартов, Мархлевский. «В течение года выпустили девять номеров. Мартов в новой редакции был в одиночестве, но часто забывал о своем меньшевизме… ВИ с довольным видом говорил, что с Мартовым хорошо работать, что он на редкость талантливый журналист»554.
В том же декабре в Париже – «юнцом наивным и восторженным прямо из Бутырской тюрьмы» – оказался Илья Эренбург. «Утром приехал, а вечером сидел уже на собрании в маленьком кафе “Avenue d’Orleanes”. Приземистый лысый человек за кружкой пива, с лукавыми глазками на красном лице, похожий на добродушного бюргера, держал речь. Сорок унылых эмигрантов, с печатью на лице нужды, безделья, скуки слушали его, бережно потягивая гренадин. „Козни каприйцев“, „легкомыслие впередовцев, тож отзовистов“, „соглашательство троцкистов, тож правдовцев“, „уральские мандаты“, „цека, цека, ока“ – вещал оратор, и вряд ли кто-либо, попавший на это собрание не из „Бутырок“, а просто из Москвы, понял бы сии речи. Но в те невозвратные дни был я посвящен в тайны партийного диалекта и едкие обличения „правдовцев“ взволновали меня. Я попросил слова. Некая партийная девица, которая привела меня на собрание, в трепете шепнула:
– Неужели вы будете возражать Ленину?..
Краснея и путаясь, я пробубнил какую-то пламенную чушь, получив в награду язвительную реплику „самого“ Ленина… Ленинцы, т. е. „сам“, Каменев, Зиновьев и др., страстно ненавидели „каприйцев“, т. е. Луначарского с сотоварищами, те и другие объединялись в общей ненависти Троцкого, издававшего в Вене соглашательскую „Правду“. Какое же вместительное сердце надо иметь, чтоб еще ненавидеть самодержавие»555.
Отношения Эренбурга с Лениным явно не заладятся. Т. И. Вулих вспоминала: «В то время выходил в Париже журнал под названием “Les homes d’aujourd’hui” (“Люди сегодня”), издаваемый одним карикатуристом – поляком. По-видимому, Эренбург и Ко вошли с ним в соглашение на каких-то условиях, и те предоставили им своих сотрудников-художников. Помню, что на одно заседание Эренбург явился с пачкой настоящего журнала (по формату и вообще внешнему виду совершенно тождественного с французским) под заглавием “Les homes d’hier” – “Люди вчера”. Запомнила только сценку в школе Ленина.
Ленин вызывает Каменева и задает какой-то вопрос, на который Каменев отвечает не совсем в духе Ленина. Тогда Зиновьев вызывается ответить и отбарабанивает слово в слово по какой-то книге Ленина. Мы стали расхватывать этот журнал, тут же читать, раздались шутки, смех. Ленин тоже попросил один номер. Стал перелистывать, и по мере чтения все мрачнее и все сердитее делалось его лицо, под конец, ни слова не говоря, отшвырнул буквально журнал в сторону. Потом мне передали, что Ленину журнал ужасно не понравился и особенно возмутила карикатура на него и подпись. И вообще не понравилось, что Эренбург отпечатал и, по-видимому, собирался широко распространять»556.
Это подтверждает в своих воспоминаниях Зиновьев: «Нас “поливали” не только Мартов и Дан, но и сторонники Плеханова – вплоть до Эренбурга (его звали тогда Илья Лохматый, он не был еще известным писателем, а не так давно отошел от большевиков и пробовал теперь свои силы на издании юмористического журнала “Бывшие люди”, листков против Ленина и проч.)». «Эмигрантская публика, среди которой преобладала меньшевистская интеллигенция, относилась к нам злобно-враждебно. Она утверждала, что мы маленькая секта, что нас можно пересчитать по пальцам… Что-де полцарства предлагаем тому, кто назовет четвертое большевистское имя, кроме Ленина, Зиновьева и Каменева»557.
Теперь Ленин горел внутрипартийными склоками. Рассказывала Крупская: «Помню, пришел раз Ильич после таких разговоров с отзовистами домой, лица на нем нет, язык даже черный какой-то стал. Решили мы, что поедет он на недельку в Ниццу, отдохнет там вдали от сутолоки, посидит на солнышке. Поехал, отошел». В Ницце, где Ленин пробыл с 13 по 23 февраля (26 февраля – 8 марта) 1909 года, и в конце зимы действительно светит солнце.
