Теория теорией, но не забывал Ленин и о злобе дня. В «Рабочем и солдате» 29 июля (11 августа) он публикует «Начало бонапартизма», где отводит меньшевикам и эсерам «прямо-таки роль шутов гороховых около бонапартиста Керенского. В самом деле, разве же это не шутовство, когда Керенский, явно под диктовку кадетов, составляет нечто вроде негласной директории из себя, Некрасова, Терещенко и Савинкова… продолжает политику скандально-возмутительных арестов, а Черновы, Авксентьевы и Церетели занимаются фразерством и позерством?»
К концу июля закончилась работа над законом о выборах в Учредительное собрание, который был самым либеральным из когда-либо появлявшихся на Земле. Но Ленин утверждал, что «без новой революции в России, без свержения власти контрреволюционной буржуазии (кадетов в первую голову), без отказа народом в доверии партиям эсеров и меньшевиков, партиям соглашательства с буржуазией, Учредительное собрание либо не будет собрано вовсе, либо будет “франкфуртской говорильней”». Ленин как в воду глядел. По согласованию с Советами Временное правительство 9 августа приняло решение перенести выборы на 12 ноября. История не отпустит этому правительству так много времени.
А прочитав в «Известиях Всероссийского Совета крестьянских депутатов» 19 августа «Примерный наказ, составленный на основании 242-х наказов, доставленных местными депутатами на 1-й Всероссийский съезд крестьянских депутатов», Ленин пришел в восторг: он получал в свои руки готовую программу в крестьянском вопросе, которую к тому же Временное правительство даже близко не сможет и не захочет реализовать955.
Пока Ленин прятался в Финляндии, российское общество потянулось к твердой руке. Она угадывалась только у генерала Корнилова, который 18 июля стал Верховным главнокомандующим. Он потребовал передачи ему всей полноты военной и гражданской власти, введения в столице военного положения для подавления советской и большевистской оппозиции. Но Советы оставались основной политической опорой Керенского, а Корнилов – претендентом на пост руководителя страны. На словах разделяя призывы к наведению железного порядка, министр-председатель сознательно спровоцировал конфликт с Корниловым, обвинив его в государственной измене, что подвигло генерала к бунту. Он выдвинул к столице корпус генерала Крымова.
Организуя оборону Петрограда, само правительство и Совет должны были привести в движение массы рабочих и солдат. Совершенно открыто большевики вооружили рабочие дружины, получившие название Красной гвардии, с государственных складов им было выдано 40 тысяч винтовок. «Та армия, которая поднялась против Корнилова, была будущей армией октябрьского переворота»956, – замечал Троцкий. Корнилов был арестован, Крымов застрелился. Керенский принял пост главнокомандующего. Большевики стали героями дня.
Ленин 30 августа пишет записку в ЦК: «Восстание Корнилова есть крайне неожиданный… и прямо-таки невероятно крутой поворот событий. Как всякий крутой поворот, он требует пересмотра тактики… Ни на йоту не ослабляя вражды к нему, не беря назад ни слова, сказанного против него, не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе теперь подойдем к задаче борьбы с ним, именно: разъяснять народу (борющемуся против Корнилова) слабость и шатания Керенского… Теперь главным стало: усиление агитации за своего рода “частичные требования” к Керенскому – арестуй Милюкова, вооружи питерских рабочих, позови кронштадтские, выборгские и гельсингфорсские войска в Питер, разгони Государственную думу, арестуй Родзянку, узаконь передачу помещичьих земель крестьянам, введи рабочий контроль за хлебом, за фабриками и пр. и пр. … Неверно было бы думать, что мы дальше отошли от задачи завоевания власти пролетариатом. Нет. Мы чрезвычайно приблизились к ней, но не прямо, а со стороны»957.
Петроградский совет 31 августа (13 сентября) впервые принял резолюцию большевистской фракции: создание правительства без «буржуазии», декретирование республики, чистка армии от «контрреволюционеров», конфискация помещичьих земель, предложение мира всем воюющим сторонам. Керенский не мог игнорировать требования только что спасшей его «революционной демократии» – 1 (14) сентября Россия формально стала республикой. О, судьба России! – единоличным решением фактического, никем не избранного диктатора, которому все труднее было управлять страной.
После возобновленного Исполнительным комитетом требования об отпуске арестованных большевиков 4 сентября был освобожден под залог в 3 тысячи рублей Троцкий. 9 сентября Петроградский совет принял резолюцию, требовавшую дать «товарищам Ленину и Зиновьеву (уклонявшимся от ареста) возможность открытой деятельности в рядах пролетариата»958.
Ленин на лету меняет тактику. Он возвращает лозунг: «Вся власть Советам!»: «Компромиссом является с нашей стороны наш возврат к доиюльскому требованию: вся власть Советам, ответственное перед Советами правительство из эсеров и меньшевиков… Условием, само собой разумеющимся и не новым для эсеров и меньшевиков, была бы полная свобода агитации и созыва Учредительного собрания без новых оттяжек или даже в более короткий срок…».
К намеченному на 3 сентября пленуму ЦК Ленин пишет проект резолюции о политическом моменте, где доказывает, что «критическое положение неизбежно подводит рабочий класс – и может быть с катастрофической быстротой – к тому, что он, в силу поворота событий, от него не зависящего, оказывается вынужденным вступить в решительный бой с контрреволюционной буржуазией и завоевать власть»959. Каких-либо следов обсуждения этого проекта в ЦК не обнаружено.
Меж тем рост популярности РСДРП(б) шел лавинообразно, выражаясь в «большевизации» Советов. Вооруженные силы большевиков расширялись. Троцкий, возглавивший фракцию большевиков в Петросовете, был в восторге: «Мы едва успевали за приливом, – вспоминал он. – Число большевиков в Петроградском Совете росло со дня на день. Мы уже достигали половины»960. Смольный, куда Совет переехал из полностью загаженного Таврического дворца, все больше превращался в штаб-квартиру большевиков.
Проседание проправительственных сил вызвало у Ленина острое чувство нетерпения. 12–14 сентября он пишет из Гельсингфорса депешу в ЦК – «Большевики должны взять власть»: «Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки… Ибо, предлагая тотчас демократический мир, отдавая тотчас землю крестьянам, восстанавливая демократические учреждения и свободы, помятые и разбитые Керенским, большевики составят такое правительство, какого никто не свергнет. Большинство народа за нас… Вопрос в том, чтобы задачу сделать ясной для партии: на очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и Москве (с областью), завоевание власти, свержение правительства… Ждать “формального” большинства у большевиков наивно: ни одна революция этого не ждет… Взяв власть сразу и в Москве, и в Питере (неважно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно».
