Я несколько месяцев поддерживал переписку с «Феликсом Клауссеном» — он согласился рассказать что-либо под единственным условием: что я буду использовать вымышленное имя. Он по частям сообщал мне то, что ему известно, а я старался уговорить его встретиться со мной. После ареста Леру он стал профессиональным наемным информантом, внедрялся в другие преступные сообщества и добывал нужные сведения для работодателей. Он уже стал участником еще одного важного ареста в среде международной наркоторговли, но теперь сомневался, стоит ли дальше рисковать жизнью. Обитал он в Юго-Восточной Азии, но свидеться со мной там не испытывал желания. Наконец, он написал, что поедет во Вьетнам, и если я окажусь там на полдня, когда ему будет нечем заняться, мы встретимся и он ответит на мои вопросы.
Спустя месяц в удушливый день я истекал потом в мраморном вестибюле отеля возле ханойского Старого квартала. Я написал Клауссену, что я на месте, и через несколько минут он вышел из лифта, высокий и загорелый, в сорок лет сохранивший юношескую фигуру пловца. Мы заказали выпить, и наш разговор начался.
— Я видел столько всего совершенно безумного, мог бы написать книгу сам, просто о приключениях, — сказал Клауссен и рассмеялся. — Полное сумасшествие.
Тринадцать часов, перебираясь из лобби в ресторан, а оттуда в номер Клауссена и обратно, мы говорили об этих приключениях. Он признался, что после всего случившегося он не в состоянии вернуться к обыденной жизни. Он попробовал было вернуться в родную страну, но не смог ужиться с теми людьми, среди которых вырос: «Страшная скука — они устраивают драмы на пустом месте, из-за глупых мелочей». Поэтому он вернулся в строй, работая информантом. Оказалось, что у него хорошо получается, и ничто не могло сравниться, по его словам, с ощущением, что помогает обезвреживать преступников. Но и оплата не была скудной. Он получил от американцев такое вознаграждение за участие в деле Леру, что обеспечил будущее своих детей.
Он часто останавливался на размышлениях о собственных мотивах, тех, что побудили его вступить в организацию Пола, и тех, что заставили его посвятить себя ее уничтожению. «В сухом остатке, я, конечно, работал на негодяя. Поэтому и меня тоже можно назвать преступником, — сказал он. — Ведь я знал, чем он занимается, и все равно не уходил, поскольку мне приходилось нарушать не так-то много законов. Чем больше я узнавал, тем большее презрение я испытывал к Леру».
И все же Леру мог бы избежать ареста и прочего, если бы он отпустил Клауссена на все четыре стороны, а не приказывал его убить. «Меня и сейчас это бесит. Он без причины, чисто импульсивно, решил прикончить меня. Вот это было ошибкой, — сказал Клауссен и вернулся к телефонном разговору, произошедшему между ними. — Я обещал раздавить его и раздавил».
Насколько бы Клауссен ни презирал Пола, он испытывал почти страх перед блеском его ума. Леру один руководил сразу дюжиной разных предприятий, все держал в голове: «Неважно, какой он мерзавец, неважно, скольких он убил, сколько преступлений совершил, неважно, что его ненавидели, — он все равно самый изворотливый преступник в истории».
Как поступят американцы с Полом теперь? Во всех моих разговорах о Поле с кем бы то ни было неизбежно поднималась эта тема. И почти все удивлялись тому, с какой легкостью Пол превратился в помощника госслужб. Казалось, он уже близок к тому, чтобы ему простили даже убийства.
«Когда он понял, что выхода нет, он просто подался назад. И так умно повел себя, перехитрил в итоге всех», — заметил Клауссен. Выгодность Пола как осведомителя была, до известной степени, иллюзорна: большинство тех, кого он сдал УБН, действовали во всем по его указаниям. Он подставил троих человек, в том числе одного бывшего американского солдата, которые собирались за деньги убить агента УБН, и еще восьмерых, намеревавшихся ввозить наркотики в США. Но в сравнении с тем, что в УБН было известно о самом Поле, трудно уйти от мысли, что он поманипулировал Управлением, заставив агентов забыть о тяжести его собственных преступлений. Даже агенты, пошедшие на сделку с Леру, подозревали, что он неискренен.
«Я думаю, его представления об убийстве и ответственности за него отличались от наших, — сказал мне бывший агент 960. — Он говорит Дейву Смиту, если надо было убить филиппинца: «Просто разберись с этой проблемой». И когда человека убивали, он не думал о том, что кто-то погиб, он думал: «Я приказал им разобраться с проблемой, меня не касается, как они это сделали».
Дальнейшая судьба Леру остается неясной, ей распоряжается федеральный судья в Южном округе Нью-Йорка, который вынесет приговор, когда будут завершены дела, по которым он предоставляет информацию. Варианты будущего сорокашестилетнего Леру различны: от пожизненного заключения до десяти лет тюрьмы по федеральным нормам. Он не будет обвинен ни в одном из семи убийств, в которых признался, поскольку он условился с представителями государства, что ни при каких обстоятельствах его не будут судить за убийства.
Если дело пойдет так же, как и с другими сотрудничающими обвиняемыми, то однажды прокурор из Департамента юстиции должен будет напоминить судье, что помощь Леру обязывает смягчить приговор. Он сам просил в самолете, летевшем из Либерии в США, только о том, чтобы вся его жизнь не прошла в тюрьме. И, похоже, ему это гарантировали. Находясь под стражей более пяти лет, он может выйти на свободу еще пятидесятилетним. Но, как написал сам Леру, «нет никаких гарантий, и, по-моему, мне дадут пятнадцать».
Если Пол будет освобожден, его могут поместить под программу защиты свидетелей. Его могут депортировать из США, чтобы он начал новую жизнь или продолжил вести старую. Формально, признав себя виновным, Леру должен возместить судебные издержки. Но опять же официально благодаря процессу против одной RX УБН конфисковало 300 000 долларов. Гонконгская администрация поживилась, ясно, еще больше. В своих показаниях Пол назвал смешную сумму, которая составляла все его богатства на момент ареста, а все прочее, по его словам, было расхищено. Трудно было найти хоть кого-то из его бывших подчиненных или из американских госслужб, кто бы верил этому.
Бейли сказал, что УБН обнаружило один банковский счет на Маврикии с 8 000 000, но деньги испарились, прежде чем Управление успело завладеть ими. Кто их снял, Бейли не знал. «Леру утверждал, что через десять лет у него были бы миллионы, но он решил, из самосохранения, что единственный способ выпутаться — сотрудничать, предоставить всю информацию, сделать все, что потребуют, в надежде вырваться на свободу, где его дожидаются денежки. Гарантирую, вот, что он придумал. И надул их».
Бывший сотрудник гонконгской инвестиционной компании, связавшийся со мной после первой серии статей про Леру, утверждал, что у Леру осталось огромное множество активов, чтобы начать дело заново. Это гонконгская компания помогла ему вложить часть состояния в фонды на британских Виргинских островах, через счета в Гибралтаре и Нидерландах. Дивиденды с этих денег должны были получать дети Пола и Лилиан. Я мог проверить названия фондов, но не наличие самих вложений. Мой собеседник из Гонконга сказал, что через упомянутые счета проходили десятки миллионов, причем еще в конце 2014 или начале 2015 года, уже когда Пол находился под стражей УБН.
