Пролет на свой этаж я изучал особенно долго. Мусор под ногами, царапины на стенах, следы на полу. Затребовав минуту тишины – настороженно крутил головой и даже прижался ухом к бетонной стене. Напоследок, чувствуя себя совсем уж идиотом, принюхался. Ничего…
Никто не сопел, не звякал оружием, не курил. Не пахло оружейной смазкой и горелым порохом. Никто не царапнул стену прикладом ружья и не сплюнул на ступени.
– Идем, чисто вроде… – шепчу вполголоса и первым подаю пример.
Выйдя к лифтам, закрываю дверь на лестницу и как могу – клиню ее ножом. Уродуя кривой клинок «керамбита», безжалостно забиваю его пинками в узкую щель между полом и дверным полотном. Не особо надежно, но без шума уже не открыть.
Около своей квартиры замираю в последний раз. Доносящиеся изнутри звуки поневоле заставляют улыбнуться – геноцид среди хрюш в самом разгаре.
Присаживаюсь на коврик возле порога, нащупываю в нужном месте уголок дверной обивки и резко дергаю его на себя. Хрустит разошедшаяся молния-липучка. Из открывшегося крохотного кармашка аккуратно вытаскиваю герметичный целлофановый пакетик. Внутри – резервная пара ключей, пятитысячная бумажка и сим‑карта с сотней рублей на балансе.
Такая вот микронычка, перекрывающая пару процентов жизненных фейлов. Вроде бы и мелочь, но кто сказал, что этот тайник единственный? Мне бы только до дачи нашей добраться – а там хоть в партизаны уходи. В тамошних лесах еще наши прадеды революционные «максимы» прикапывали. Ну а мы с батей – достойные продолжатели рода. Грядки поливаем исключительно машинным маслом.
Подмигиваю ошалевшим камрадам и отпираю дверь. Нижний замок мягко шелестит смазанной сталью. А вот верхний можно было и не крутить – его просто не удосужились закрыть.
Непонимающе качаю головой – ну вот как их учить? Ремнем? Так ведь жалко…
Стоит мне переступить порог родного дома, как весь философский настрой смывает в одно мгновение. У порога стоят чьи-то грязные говнодавы сорокового размера, а на вешалке висит широкий кожаный пояс с углепластиковой кобурой. Торчащий в ней пистолет я узнаю из тысячи – классический «ПММ», точно такой же мы затрофеили у хаджиевцев.
Что пугает не меньше – так это следы недавней драки. Неаккуратно затертые следы крови. Отсутствие вазочки для мелочи и поблескивающие стеклом осколки, небрежно сметенные в угол и формально прикрытые веником. Пара курток с сорванными петельками свернуты в комок и брошены тут же, на тумбочку.
Вытянутой рукой с открытой ладонью я стопорю напирающих из-за спины ребят. Затем резко смыкаю пальцы – тишина в эфире!
За чужим оружием не тянусь – мало ли какие к нему сюрпризы прикручены?
Прижимаю «Ксюху» к плечу и мысленно молюсь всем богам одновременно! Только бы малышню никто не тронул! И Ратника…
Боги молчат, и тогда я с яростью взываю к поселившемуся в моей голове Дьяволу. Как ни странно, тот отзывается.
Сытая и ленивая тварь настороженно хм… принюхивается? приоткрывает глаза? щупает пространство? Короче, не знаю я, что она делает, но после секундного контроля окружающего пространства меня окатывает волной раздражения и презрения:
– ТРУСЛИВЫЙ СЛАБАК!..
Э-э-э… это к кому относится? Ко мне или к моему гостю?
– ТУПОЙ КОРМОВОЙ ГРУМ… – выдает окончательный диагноз обожравшаяся тварь и демонстративно сворачивается сонным клубком в самом темном уголке моего сознания.
Безразлично пожимаю плечами. Вот на чье мнение мне насрать – так это на оценочные суждения собственной шизофрении. Хотя раньше – ее чуйка не подводила… Хм…
Айпад на кухне взвывает особенно торжественной нотой. Среди грохота компьютерных спецэффектов я слышу счастливый смех Кира и чье-то до боли знакомое хеканье.
Удивленно качаю головой. Ну и как это понимать?
На секунду задумываюсь, затем выпускаю автомат из рук, оставляя его болтаться на ремне. Сдвигаю за спину висящий на поясе нож. Береженого бог бережет…
Мимоходом заглядываю в гостиную. Карина спит на диване, крепко прижав к себе Ратника. Кот вскидывает голову и делает дурные глаза: мол – я сам в шоке!
М-да… Раньше таких вольностей он никому не позволял. Независимый – до раздражения.
Может, подменили зверя? Или Карину?
Оборачиваюсь и киваю ребятам, чуть расслабившимся за моей спиной:
– Проходите в комнату, только не шумите. Скрипача – на кровать. Кота – не трогать. Кальян – настоящий. Нет, не вреднее сигарет. Да, живу с сестрой. Помада, кружевное белье и прочие рюшечки – не мои.
Предвосхитив стандартные вопросы гостей, я глазами отсемафорил Илье нечто расплывчатое в формате «присматривай тут!». Дождавшись понятливого кивка, подхватил связку минералки и отправился на кухню.
Открывшаяся картина соответствовала моим ожиданиям. Удовлетворенно хмыкнув, пристроил воду в угол. Скинул с плеча и аккуратно прислонил к стене автомат. Игнорируя повисшую на кухне тишину, прошел к кухонному шкафу, распахнул дверцы и извлек с дальней полки туристическую горелку. Из соседнего отделения достал кофейный набор – турку, чашки, пакет молотой арабики и кусковой сахар.
Наполнив медный сосуд водой, пристроил его на плитку, открутил вентиль газового баллона и щелкнул пьезоподжигом.
Мимо меня бочком протиснулся Кир:
– Дядь Саш, я в комнату, ага?
Кивнув, засыпаю в турку кофе и шаманю еще с полминуты. Наконец, разливаю ароматный напиток по чашкам, выставляю их на стол и присаживаюсь напротив гостя. Приглашаю к беседе:
– Ну, Алик, рассказывай. Ты зачем меня убивал?
Интерлюдия: Алик
С возрастом Алику не повезло. Неизвестно, зачем его родители брали десятилетнюю паузу в столь увлекательном процессе детопроизводства, но после Катастрофы парень остался один.
Абсолютно один, наедине с двенадцатью трупами родных и близких.
Первые сутки Алик копал могилу. Сухая дворовая земля поддавалась с трудом, а яма требовалась большая. Парень монотонно долбил землю, бездумно рубил жилистые корни и толстые кабеля, с надсадным хрипом выворачивал из котлована тяжелую сантехническую трубу.
Вторые и третьи сутки – он в трансе просидел рядом с рукотворным холмом. Разум зацепился за какую-то мелочь и с удовольствием в ней растворился. Алик завис с куском фанеры и фломастером в руках, пытаясь вспомнить день рождения младшего брата. Сходить домой и проверить документы – уже не получится. Кто-то доигрался с огнем, и весь подъезд выгорел дотла. От затянутого решетками первого этажа до панорамных окон блатного двенадцатого и незаконной мансарды на крыше.
Впрочем, все это прошло мимо его внимания. Алик не замечал суетливой беготни и панических криков. Не чувствовал дыма и капель спасительного дождя. Не реагировал на редкие попытки его растормошить.
