Услышав, как торопливо застучали по полу маленькие ножки, Кирилл стремительно обернулся к неплотно закрытой кухонной двери. С трудом удержав равновесие на качнувшейся табуретке, он предупреждающе вскинул руку и закричал:
– Не заходи! Я сам принесу!
– Ой, Киря, да я не боюсь совсем!
– Все равно, не заходи!
Обиженно шмыгнув прижатым к матовому дверному стеклу носом, Карина злорадно уведомила:
– А я на обоях еще одного жирафа нарисовала! Вот мамка тебя заругает!
Кирилл не ответил, лишь молча отвернулся к каше. Ложка с удвоенной яростью загрохотала по стенкам кастрюльки. За этим шумом вряд ли кто-то смог бы услышать невольный всхлип парня:
– Не заругает…
* * *
Пока я осматриваюсь, Кирилл приносит большую кружку воды. Жадно делаю первый глоток и непроизвольно морщусь. Теплая, соленая и чуть попахивающая.
Киря замечает мою реакцию, флегматично пожимает плечами:
– Вода в кране уже на второй день стала пропадать. Струйка все тоньше становилась… Вот я и решил набрать полную ванну. А потом она портиться начала – тогда мы ее посолили, как мама – огурцы на зиму…
– А я лаврушечки накидала!
Карина горда своей сообразительностью. Руки в боки, ножка вперед, подбородок задран вверх. А вот у парня глаза стремительно наполняются влагой. Слово «мама» – оно сакральное…
Спешно перевожу тему:
– А как у вас с продуктами? Держитесь? Не голодаете?
Надо бы заглянуть к ним на кухню – чем вообще детвора питается? В такую жару отравиться – проще простого. Однако от попытки пройти на кухню меня торопливо удерживает Карина. Вцепляется в руку, тянет назад, громко шепчет:
– Не ходи, там БАБУШКА!
По спине бегут ледяные мурашки. Бабушка? Та самая, которая умерла? Я и при жизни ее опасался – тяжелый был у бабки взгляд…
Мелкая продолжает щебетать:
– Дядя Саша, а у тебя есть телефон? Я на нашем в «птичек» играла, и батарейка закончилась! Вот ведь я глупая, да? А я так хочу маме позвонить, так соскучилась! Киря говорит, что они с папой и Кирой уехали на дачу и скоро вернутся. Я жду-жду, а их все нет! И в спальню мамину он меня не пускает, а сам ходит, я знаю, знаю! И плаксой стал – злая плакса, вот! Дядя Саша, ну скажи ему!
Встречаюсь с парнем глазами и ВСЕ понимаю. Ледяные мурашки впиваются в позвоночник и наглухо вымораживают спину. Ноги подкашиваются. Без сил опускаюсь рядом с детворой на колени, обнимаю обоих и невольно шепчу:
– Все будет хорошо…
И парня прорывает. Киря всхлипывает, плечи его начинают вздрагивать, пальцы впиваются в мою футболку. От его захлебывающегося шепота хочется зажать уши и спрятаться под одеялом:
– Она ТАМ! Они все ТАМ!!!
С трудом сглатываю, покрепче прижимаю к себе малышню, продолжаю бормотать что-то монотонно-успокаивающее. Они цепляются за меня, а я ищу опору в них…
Карина жмурится от неожиданно перепавшей ласки и ревниво косится на брата.
Постепенно успокаиваюсь сам и даю возможность выплакаться Карине. Наконец, поднимаюсь на ноги:
– Так, ребята. А пошли-ка ко мне в гости? Кирь, с Ратником поиграть хочешь? Или на планшете, в тех же «птичек»? У меня батарея полная, хоть до вечера играй!
Уговаривать не пришлось. Брат с сестрой шустро перебежали в мою квартиру, которую тут же наполнили звуки злых птичек, рушащихся зданий и лопающихся хрюш. Безумная игра!
Хотя от детского смеха в доме явно посветлело. Безнадега забилась в дальний угол, ушли звенящая пустота и безысходность. Да и Ратнику вон нравится. Сидит рядом с малышней, пялится в экран, время от времени резко выбрасывает лапу в попытке поймать нарисованную дичь.
На минуту отзываю Кирилла, осторожно расспрашиваю. Толку мизер – парня просто рубит. Вот он клюет носом и засыпает прямо посреди предложения, так и не успев развернуть прихваченную из вазочки конфету.
Понимаю – последние дни он провел в диком стрессе, с непомерным грузом на душе и ночными беседами с мертвыми родителями. Признав во мне старшего, он с облегчением передал ответственность и мгновенно юркнул в глубокий беспробудный сон. А вот мне теперь что делать?!
Отношу мелкого на диван, кошусь на комично отчитывающую кота девчушку. Экран у планшета сенсорный, а у кота – лапки. На кнопки давит – только в путь!
Разум, наконец, переваривает картинку. Чужие дети на моем диване…
В полной прострации я сглатываю возникший в горле комок. Это что ж получается – теперь я за них в ответе? Они мне доверились? Полностью и безоговорочно?!
Да я же сам себе не доверяю! И дуркануть могу, и глупость спороть! Одна вон только «честная» драка с братьями Хаджиевыми чего стоит! «Один на один», блин… Твари… Ведь только чудом не замесили! Спасибо ангелу‑хранителю за кусок кирпича, так удачно попавший под руку. А большего мне и не надо, дальше я уже сам…
Присаживаюсь рядом с Кариной, бездумно наблюдаю, как дерзкие птички вовсю изничтожают позеленевших от обиды хрюш. Девочка на мгновение отрывается от увлекательного занятия и поднимает на меня сверкающий восторгом взгляд.
– Дядя Саша, а можно попить? И кушать хочется! Только не конфеты! Мы с Кирей во‑о-о-т такой мешок съели – все, что в шкафу было! Ох, мама ругаться будет…
Вздрагиваю, выныривая из транса. Осторожно глажу ребенка по спутанным волосам.
– Конечно, Каринка, а чего бы ты хотела?
Мелкая кокетливо улыбается во все свои двадцать два зуба:
– Сок! Много! И яблочко!
Хм…
– Хорошо. Тогда я в магазин за соком, а затем в сад, за молодильными яблоками!
Глаза девочки распахиваются до невозможных семи копеек. Карина всем телом подается вперед:
– К самому Царю-воителю пойдешь, да? Он ведь за яблочко Златогривого коня потребует! А тот у Кощея! А Кощею Синеглазка нужна, вот!
Я улыбаюсь:
– Найду, все найду… Добрый молодец я, или погулять вышел?
Карина вдруг разволновалась:
– Дядя Саша, ты только братьям не доверяй! Нападут с палками, все отберут – и коня, и яблочки, и Синеглазку!
Я недобро прищурился и почему-то подумал не о братьях младшего крестьянского сына Ивана, а о многочисленном семействе Хаджиевых.
– Не отберут, мелкая, не боись! Отбиралка еще не выросла. А если у кого и отросло что-то – то и укоротить недолго… Меч-кладенец только отыскать нужно… Ладно, ты пока что играйся, а я в сад! Не боишься одна?
– Не-е-т! – Девочка засмеялась и за шею притянула к себе возмущенно мявкнувшего кота. – Я с Ватником!
