– Ты кто вообще?
– Беженец, – ответил он.
И подумал: может, побежать? Ну ее к черту, еду эту! Мышь можно сожрать, если поджарить маленько. Он передернулся от этой мысли и решил не торопиться.
– С тюрьмы, что ли, сбежал? – Дуло винтовки поднялось выше, на уровень его груди.
– Почти, – грустно хмыкнул Валера и неожиданно осел на землю. – Простите. Не могу стоять. Сил нет.
– Что значит – почти?! – Ее голос стал крепче. – Я сейчас участкового вызову. Он с тобой…
– С общины я сбежал, бабуля. Тут от вас километрах в ста. Братство. Слыхали?
– Слыхала. Секта это поганая, а никакая не община. Прелюбодеи и убийцы там, а не братья, – отозвалась она с ворчанием. – И секта эта от нас чуть подальше будет.
– Может, и так, – не стал он спорить. Валера давно уже сбился со счета шагов и точно рассчитать расстояние не мог. – Сбежал я оттуда. За мной была погоня.
– Вернуть хотели?
– Это вряд ли, – его голова моталась из стороны в сторону, шея сделалась словно пластилиновой, в ушах странно шумело. – Я не нужен им живой. Зачем? После того, что я узнал. Кое о чем догадался. Зовите уже, бабуля, своего участкового. Иначе помру я прямо тут, на ваших грядках…
Она снова принялась ворчать, он слышал и понимал смутно. Участковому позвонить никогда не поздно, тот тоже какой-то странный стал – не иначе в секту собрался. Нормальный-то участковый разве станет ее с собственной земли гнать да еще и каким-то законом прикрываться! Она же понимает, что клок этот в тридцать соток ему понадобился – либо ему, либо кому-то из знакомых. А она тут одна живет совсем, заступы за нее нету. И силы уже не те, оттого и нет тут никаких грядок, уже три года все с города везет.
– Сам-то дойдешь? – подол ее цветастой юбки заметался возле его коленок. – Вставай, в избу идем.
– А как же участковый? – Валера вцепился в ее морщинистую руку и с трудом поднялся.
– Да успеется с участковым, – проворчала старушка, ружье уже болталось на ремне у нее за спиной. – Сначала сама посмотрю, что ты за беженец такой, а там видно будет.
С трудом переставляя ноги, поддерживаемый бабушкой, оказавшейся очень даже крепенькой, Валера пошел в избу и едва снова не расплакался прямо на пороге той самой комнаты, которую он рассматривал через маленькое окошко.
Пахло едой! Горячей, вкусной! И еще хлебом!
– Можно хлеба? – Он поднял на бабушку умоляющие глаза.
– Погоди, мил человек. Руки давай сначала помой да лицо. На тебя же глянуть страшно. Идем за мной, идем…
Он шагнул за ней куда-то влево и очутился в тесной комнатке без окна. Старомодный умывальник с зеркалом и с ведром под ним. Два ведра с водой на скамейке рядом. Чистое полотенце на крючке. И дюжина душистых пучков из засушенной травы.
– Умойся, – приказала бабушка и подтолкнула его в спину. – А потом и поешь.
Валера шагнул к умывальнику, глянул на себя в зеркало и не узнал. Даже рукой по нему мазнул, за что тут же получил выговор от хозяйки.
– Это я?! – ахнул он, рассматривая незнакомое посеревшее лицо.
– Ты что, себя в зеркале не видел? – фыркнула бабушка за его спиной.
– Нет… Уже давно не видел, – признался Валера и поднял штырь умывальника – по пальцам потекла теплая вода.
– Ты мылься, мылься, воду-то зря не лей, – тут же заворчала она.
Он послушно намылил руки, потом лицо, долго смывал. Захотелось вдруг почистить зубы, но пасты он не увидел. Ладно, потом спросит. Смочил волосы, непривычно отросшие, причесал их пальцами. Вытерся полотенцем.
– Идем уже. Щи стынут, – строго окликнула его хозяйка. – Да, и сними с себя это барахло вонючее. Сейчас я тебе найду че-нить.
В комнате обнаружилась еще одна узкая дверь, за ней старушка и исчезла. Что там было, Валера не рассмотрел, и даже не пытался. Он сидел за столом, уронив голову на руки, и дремал.
– На вот, переоденься, – ткнула она его под локоть и скинула на колени гору мужской одежды.
Переодеваться заставила в сенцах. Там было прохладно, и Валера зябко ежился, раздевшись до трусов. Он натянул на себя футболку и чей-то спортивный костюм, – почти новенький, приятно пахнувший стиральным порошком. В его сторону полетели мужские тапки.
– Надевай, – последовал приказ. – И идем уже. Щи стынут…
Ели молча. Она – аккуратно и мало. Он – шумно и много. От тепла и еды его клонило ко сну, но бабушка не велела спать. Сказала сесть ровно, порылась в складках широкой длинной юбки и достала мобильный телефон. Не последней модели, конечно, но достаточно современный. Валера дар речи потерял, когда бабушка наставила на него мобильник и сфотографировала.
– Что вы делаете?! – ахнул он, когда, подслеповато щурясь, бабушка принялась тыкать узловатым пальцем в экран.
– Портрет твой сыну отправляю.
– Зачем?! Кто у вас сын?!
Он попытался подняться, но ноги были ватными.
– Просто хочу узнать, не беглый ли ты каторжник, – она хихикнула, прикрывая беззубый рот морщинистой ладонью. – Если нет, останешься. Поживешь, пока окрепнешь и уйти не соберешься. Гнать не буду, если ты путевый. А если тюремщик, сынок уж тут через полчаса будет. Успеешь уйти…
– Обалдеть, – ахнул Валера. – То есть если я нормальный человек, могу пожить. А если преступник, вы даете мне возможность уйти? Так?
– Так, так. – Она сунула телефон в карман широкой цветастой юбки. – Я ведь тебе не судья. Не прокурор. Пусть ловят и сажают. Мое дело тебя от голодной смерти спасти, что я и сделала. Так как? Будем ответ от сына ждать или сам все честно расскажешь?
– Да я уж почти все рассказал. – Валера грустно улыбнулся. – Не соврал я ни слова. Из общины сбежал, чтобы не убили.
– А собирались? – Ее глаза исчезли в морщинах, бабушка прищурилась. – Или тебе так показалось?
– Мы с другом там были, Игорем. Он вроде на повышение пошел. Его в город собрались вывезти, какой-то тренинг или еще что, я толком и не понял. Я попросил родителям моим позвонить.
– Из общины нельзя? – спросила неожиданно бабушка.
– Можно, но я не стал, – признался он. – Там все подслушивают. Да и… не хотел я сам с ними говорить. Было стыдно. Просто попросил, чтобы Игорь сказал им – со мной все в порядке.
– И Игорь не сказал?
– Погиб он, в тот же день. То есть два дня назад. – В глазах закололо, в горле – не продохнуть. Валера мотнул головой. – Я работал весь день, к ночи вернулся, а в домике старший. Так, мол, и так, погиб под колесами машины твой друг, когда неосторожно дорогу переходил. И про родителей еще сказал моих.
– Что сказал? – Она подперла кулаком ввалившуюся щеку, смотрела внимательно, но без жалости или недоверия.
