– Алена, – тихо позвал он, все еще опасаясь, что видение исчезнет.
– Что? – она повернулась, но не исчезла, глянула с забытой укоризной. – Что, Чекалин?
– Ты… Ты что здесь делаешь?
– Непонятно?
Ее губы дрогнули и попытались разойтись в улыбке, но вышло не веселье, а гримаса боли.
– Нет. Непонятно.
Если бы не тот – другой, ради которого Алена пожелала с ним расстаться, он бы давно сделал и первый, и второй, и третий шаг ей навстречу. Но тень ее любовника незримо присутствовала, и Чекалин ничего не мог с собой поделать. Помогать ей объяснятся он тоже не станет. Сама, девочка! Сама как-нибудь, раз уж вернулась.
– Я вернулась, – неуверенно произнесла она и прислонилась к подоконнику. – Примешь? Прогонишь?
– Нет, не прогоню, но… – он с силой провел по голове рукой, чертыхнулся. – Но ты же развелась со мной, Алена!
– Не развелась.
– Как так?
– Я забрала заявление. Теперь, если пожелаешь, можешь сам пойти и подать на развод.
– Ты что сделала? Забрала заявление? Когда?
Чекалин задрал голову к потолку, пытаясь вспомнить точную дату, на которую было назначено второе слушание. Ну да, почти две недели назад. Где она была все это время? Если забрала заявление, почему не вернулась сразу?
– Вижу вопрос в твоих глазах, Чекалин, – догадливо хмыкнула Алена. – Я не явилась сразу с повинной, потому что летала туда… Да, да, туда! Но не к нему, а к родственникам. Оформляла дарственную на квартиру, которую оставила мне малознакомая тетя. Мне с самого начала не нравилось это наследство: какая-то тетя, какая-то квартира…
– Но поскольку твой любовник проживал по соседству, ты решила квартиру оставить себе, – закончил за нее майор Чекалин. – А потом у вас что-то не заладилось, и ты решила вернуться ко мне. Так? Я угадал?
Алена смотрела на него тяжелым взглядом, который он расшифровал без проблем. Она не ожидала такого приема. Думала, он упадет ниц, обнимет ее колени, разрыдается и простит. А он не простит! Не сегодня! Не так это…
Он не может так вот! Он не игрушка, которую можно завести по желанию в нужное для нее время. Он человек. Живой. И ему было очень больно! Сейчас притупилось. Но первое время…
– Ты против моего возвращения? – Алена скрестила руки на груди, глянула с вызовом. – Мне уйти?
– Как хочешь. Задерживать не стану. – Он глянул на гору пакетов с манкой, мукой, рисом, макаронами и добавил со вздохом, отворачиваясь: – Но и гнать не буду.
Алексей ушел в ванную и пробыл там дольше обычного – боялся выходить. Боялся, что она осталась. Боялся, что она ушла.
Он не нашел нужных правильных слов, и Алена ушла. А он совершенно точно не хотел, чтобы она уходила. Может, он не прав, начав с упреков? Но он все еще любит ее. И скучал все это время.
Она была дома, на кухне. Готовила ему пшенную кашу с тыквой и изюмом, как он любил. Успела переодеться, поменяла платье на домашний трикотажный костюм. Волосы подобрала высоко, перевязала маленькой косынкой. Она так всегда делала, когда готовила.
– Садись, Чекалин, ешь. – Алена громко стукнула тарелкой с кашей по столу. – Чай, кофе?
– Кофе. – Он взял в руки ложку, втянул ароматный парок, поднимающийся от тарелки. – Чуть молока и…
– И две ложки сахара. Ты что, думаешь, я забыла?
Алена схватила банку с кофе, захлопотала у кофемашины. Молчала до тех пор, пока в чашку не брызнули кофейные струи.
– Леш, я виновата. Очень виновата, – произнесла она тихо, опершись кулаками в столешницу, на которой пыхтела кофейная машина. – Дурь? Распущенность? Помутнение? Не знаю, как назвать то, что со мной произошло. А потом, словно по щелчку пальцев, занавес упал, и я обомлела. Что я наделала! Я… Я не могу без тебя, Лешка. Ворчи, ругайся, презирай, но не гони. Я заслужу твое прощение.
Какой-то самый крупный изюм встал поперек горла, не желая проглатываться. Уродство какое-то! Есть нормальную еду разучился! Он закашлялся, позволил ей постучать себя по спине. Молча доел, выпил кофе, отказавшись от пастилы, и ушел одеваться.
Алена мыла посуду, когда он уже в куртке возник на пороге кухни.
– Я… – Чекалин подышал глубоко и все же сказал: – Я не хочу, чтобы ты уходила…
На совещание вместо него пошел Женя. Полковник позволил.
– Занимайся чем положено, потом доложишь отдельно, – велел он Чекалину по телефону. – И давай уже закругляйся с этим делом. Пора его в суд передавать.
– Объемы, товарищ полковник. Людей не хватает. Сектанты обложились адвокатами, как противотанковыми ежами.
– Понимаю. Бери в помощь кого-нибудь. Старшего лейтенанта Проворову привлеки. А то носится, понимаешь, по городу, с ветряными мельницами борется. Все. К вечеру доложи.
Доложи! Было бы о чем докладывать! В двадцати шести эпизодах из тридцати пяти не нашлось состава преступления! Тому, кто замучил троих членов общины, в том числе Игоря Кузнецова, уже предъявлено обвинение, он ждет суда. Все остальное…
– Маш, представляешь, мы даже факта мошенничества ни одного доказать не смогли! – жаловался он Проворовой.
Та явилась сразу после обеда с невероятно загадочным лицом. И если Чекалину не изменяла его интуиция, Маша до этого старательно от него пряталась. Он не выдержал, звонком вызвал ее к себе и передал приказ полковника. Что, в самом деле, как пацан бегает, ее по коридорам ищет!
– Почему?
– Потому что все сделки заключались исключительно на добровольной основе. Там порядок в документации, комар носа не подточит.
– А вот некто Артур Смирнов, который неоднократно занимался оформлением в общине, утверждает обратное.
– То есть?
– То есть он утверждает, что не все и не всегда знали, что подписывают. К примеру, тот парень, с которого все и началось…
– Валера Ломов! – подсказал майор.
– Вот-вот, Ломов. Когда его с другом привезли в общину, то через какое-то время попросили подписать генеральную доверенность на совершение всех сделок с недвижимостью. И, по словам Смирнова Артура, парень даже не знал, что за бумагу держит в руках.
– А сам Артур Смирнов имел право оформлять подобные документы? Разве этим не нотариус занимается?
– Нотариус, нотариус. Он и его хорошая знакомая Люба, вскрывшая себе вены не так давно, работали на нотариуса, были его представителями. На них лежал сбор подписей, документов, и не только на них.
– А на ком еще?
– А еще… – Маша сощурила глаза в хитрой ухмылке. – Там засветился наш всеми уважаемый Игнат Федорович Гришин.
– Да ладно! – Майор недоуменно вытаращился. – Но его никто не назвал на допросах.
– Оговорюсь сразу… – Маша выставила ладошки щитом. – Было это давно, и по эпизодам весьма незначительно. Два-три раза он оказывал посреднические услуги общине.
