Нельзя сказать, что натиск наших частей создал немцам большие трудности. Записи в журнале немецкого соединения посвящены исключительно тому, что происходило на коммуникациях дивизии, проходящих через Клин и западнее города. Конечно, это объясняется отчасти тем, что штаб 14‐й моторизованной дивизии сам находился в движении.
«14.00. Командир дивизии теперь едет на новый командный пункт в Тарасово. Беспрецедентная закупорка дорог на всем протяжении, очень сильный холод и обледенение дорог почти полностью сдерживают все походные движения. Продвижение вперед возможно только со скоростью пешехода. Прибытие в Тарасово 15.12.41, 3.00 ч.
Длинная автомобильная колонна катится тем временем дальше на запад в высшей степени медленном темпе. Освобождение Клина проходит планомерно, арьергарды отступают без того, чтобы разделяться с врагом. У командира дивизии больше нет влияния на движения из‐за недостатка связи»
[1220].
Но одно событие восточнее города все же нашло отражение в немецком документе: «В 15.00 русский парламентер требует сдачи Клина, так как он якобы окружен. Парламентер удержан до 19.00 ч. и затем эвакуирован через переднюю линию на восток»
[1221].
В действительности парламентеров было трое: помощник командира роты 310‐го отдельного пулеметного батальона младший лейтенант Владимир Романович Берге, сержант того же батальона Дмитрий Самойлович Лямин и боец 1‐го лыжного батальона красноармеец Евгений Николаевич Развадовский
[1222]. Текст ультиматума был составлен в штабе 29‐й стрелковой бригады полковника Ерохина, который и подписал этот документ.
Сами исполнители впоследствии рассказывали следующее:
«Шли молча под белым флагом от самой части, расположенной в здании полуразрушенного кирпичного завода на окраине Клина. Всем было не по себе, ждали: вот-вот прогремит автоматная очередь – и конец. А так не хотелось погибнуть безоружным, не оказав никакого сопротивления гитлеровцам! Но огня они не открыли, пропустили нас. Принял нас немецкий офицер, который позвонил коменданту фашистского гарнизона в Клину. Очень скоро комендант прибыл и, прочитав ультиматум, с презрительной усмешкой окинул нас взглядом. Потом сел за стол и быстро набросал нашему командиру Ерохину, подписавшему ультиматум, короткий ответ. Всего несколько слов о том, что он, комендант гарнизона, выполняя волю фюрера, решительно отклоняет советский ультиматум. Затем по приказу коменданта нас отвели в пустой дом с заколоченными окнами и закрыли там. Как только стихли шаги конвоиров, мы сразу же выбили из печи кирпичи, ими выбили окно, выходившие на двор. Только добежали до реки, где нас ждали сопровождавшие нас автоматчики, дом, в котором мы были заперты, взлетел на воздух. Вокруг все грохотало, взрывалось, горело»
[1223].
По немецким сведениям нашу делегацию не пустили дальше передовой, и документ принял капитан Хингст, командовавший 9‐й ротой 3‐го танкового полка 2‐й танковой дивизии
[1224]. Он же, пообщавшись с полковником Хаузером, комендантом города, видимо, и составил ответ на ультиматум. Немецкий историк, который сообщает эти подробности, так же как и наши отечественные исследователи, отмечает тот факт, что это был первый ультиматум от командования Красной Армии в ходе войны. Независимо от того, кто общался с парламентерами, сам факт выполнения задания с риском для жизни неоспорим.
Интересно, что такое знаменательное событие не нашло отражения в ЖБД 1‐й ударной армии. Интервал времени, в течение которого наши парламентеры находились у немцев, описывается в нем так:
«29 стр. бригада с 1 олсб в 14.30 овладела кирп. (это тот кирпичный завод о котором вспоминали парламентеры – Прим. автора) и выдвинулась на юго-вост. окраину Клина, вела упорный бой, отбив несколько контратак противника. В 17.00 ворвалась с боем в Клин»
[1225]. То же время указано в телеграмме командира 29‐й стрелковой бригады: «Части ворвались в г. Клин в 17.00: 1‐й лыжный б-н – [с] северо-западной окраины, 3‐й батальон [в] центр. Пр-к бросил город. Прикрывается отдельными пулеметами и автоматами»
[1226]. В 5.00 15 декабря генерал Кузнецов направил в штаб 50‐й стрелковой бригады записку с информацией, в которой сообщал: «В Опритово противника нет. Связь с хозяином 29 есть. Он ворвался в Клин 14. XII.41, в 16.00 вели уличный бой»
[1227].
Добавим, что 14‐я моторизованная дивизия в 12.40 получила приказ от LVI-го армейского корпуса: «Начало отвода: 17.00 ч.»
[1228]. Следовательно, перерыв в боевых действиях на этом участке был небольшим, и у коменданта города просто не было бы времени для выезда на передовые позиции, даже если бы он захотел это сделать.
В записи ЖБД упоминаются контратаки немцев. Возможно, речь идет об эпизоде, описанном в наградном листе на лейтенанта Г. И. Пыстогова: «Не доходя до г. Клин, разведка донесла о танках противника. Тов. Пыстогов эту же самую противотанковую пушку (захваченную им же у врага – Прим. автора) выкатил вперед пехоты и двигал на руках вперед. Внезапно выходят 8 танков на дистанцию 150–200 метров от пушки. Огонь! 2 танка вывел из строя, остальные завернули обратно, в это время наша пехота продвинулась вперед и заняли первую окраину г. Клин. У пушки тов. Пыстогов был тогда контужен, но командование не бросил»
[1229].
