А ранним утром следующего дня в отделении реанимации внезапно появился Боровой.
У бывшего директора резко упало давление. Иван вколол ему лекарство, отметив неважный вид мужчины: кожа его сделалась темной, белки глаз пожелтели. Абрамов срочно сделал анализы, УЗИ печени.
– Иван, что со мной? – спросил Боровой.
– Анализы подтвердили гипербилирубинемию, желтуху то есть. Из-за чего, пока не ясно – желчные протоки чистые, камней нет…
– Вирус?
– Вряд ли. – Иван хмуро смотрел на бывшего директора. – Засуну-ка я вас в трубу МРТ на всякий случай.
– Не надо.
– Надо. Не хочу рисковать остальными пациентами, участвующими в эксперименте.
– У меня печень до применения артефакта была здорова, – заметил Боровой. – Значит, это не откат излечения.
– С вашей-то привычкой дымить как паровоз? Я в этом не уверен, – хмуро заметил Иван. – Если болезнь возвращается, не обязательно она будет той же самой. Не забывайте – у многих артефактов Зоны очень странная логика работы. А у иных мы этой логики вообще не видим. Хотя она, несомненно, имеется.
– А если артефакт попадет в трубу МРТ, что-то будет? – спросил Боровой.
– Его туда никто помещать не собирается.
Бывший директор помялся и выдал:
– Он во мне…
– Кто он? – не понял Абрамов.
– Артефакт. Я… один проглотил, чтобы не отняли. Успел перед обыском.
Иван смотрел на Борового с изумлением.
– Вы проглотили одну из «Слез Рузы»? И? Уверены, что он не вышел естественным путем?
– Нет, чувствую, что остался в желудке.
– Ладно, Максим Денисович. Вам удалось меня очень сильно удивить. УЗИ для начала сделаю.
Абрамов подкатил аппарат к койке, на которой лежал пациент, провел по животу датчиком. Камень в желудке Борового действительно нашелся.
– Как вы все-таки до такого додумались? – поинтересовался врач. – Вы же ученый человек.
– Сталкер сказал, что таким образом я излечусь навсегда. То есть никогда ничем больше не заболею.
– Немой?
– Я тоже подумал, что бред, но потом, когда меня арестовали, решился. Эффект был. Мне никогда не было так физически хорошо. Я ощущал подъем сил, бодрость, испытывал наслаждение, ощущая собственное тело, его мощь. Мне кажется, я так хорошо себя даже в двадцать лет не чувствовал.
Абрамов молчал, не зная, что на все это сказать.
– И как долго у вас продолжалась эйфория? – спросил он у замолчавшего надолго Борового.
– Месяц. Потом бодрость ушла. Стало часто клонить в сон. Неделю назад стало покалывать в боку.
– Что ж вы сразу не сообщили?
– Списывал на вашу санаторную еду. Меня еще в советское время от нее мутило, от одного вида.
– Первое, второе и на третье компот, – хмыкнул Иван. – А мне нравится. Вполне сбалансированное питание. Желудок у вас не болел?
– Заболел. Вчера.
Иван задумчиво потер ладонью лоб.
– Камень крупный. Естественным путем не извлечь. Придется резать.
– Зачем? Не нужно его удалять. Это не из-за него… Из-за еды. Он меня излечить должен, когда переведете меня на нормальную диету.
Иван посмотрел на Борового почти с сочувствием.
– Боюсь вас огорчить, Максим Денисович. У нас тут проблема возникла с экспериментами над «Слезами Рузы». Артефакты, как выяснилось, имеют свойство разряжаться. Каждый из них излечил по 13–15 человек. Плюс лабораторные крысы. Как бы то ни было, у камней есть резерв.
Боровой еще с минуту осознавал сказанное, потом неприятно ощерился.
– Хочешь сказать, что эксперимент не удался? Провалился? И наша сделка теперь – пшик?
– Ничего не хочу сейчас говорить, особенно на эту тему, – отрезал Иван. – Особенно когда у вас серьезные проблемы со здоровьем. Но чтобы вас успокоить – профессор собирает экспедицию в Зону, чтобы найти или новые «Слезы Рузы», или способ зарядить старые. А я пока подготовлю операционную.
– Нет, – уперся Боровой. – Если артефакты разряжаются от пятнадцати человек, то мой не мог утратить свои свойства из-за меня одного.
– Я проведу операцию. Иначе потом придется делать вскрытие. Выбирайте. У вас пятнадцать минуть на размышление.
Он вышел из отделения реанимации, испытывая страшное раздражение от разговора. Да, он врач, он должен спасать любого. Даже подлеца. Но почему-то Иван в последнее время задумывался о том, что есть люди, не заслуживающие даже жалости, не говоря уже о чем-то большем. И все чаще лезло в голову, что свой талант хирурга он мог тратить на людей более достойных. Его вдруг пробил пот.
– Еще тебе, Ваня, не хватало словить инфаркт от переживаний за этого ублюдка, – сказал сам себе Абрамов.
Он подошел к широкому окну в пустынном госпитальном коридоре, распахнул его настежь. На него хлынул поток свежего воздуха, пропитанного запахами осенней листвы, сырого холодного утра, речного тумана. Солнце золотило верхушки старых берез и лиственниц. Над узким руслом Москвы-реки, над противоположным невысоким берегом струились ручейки таявшей в свете дымки.
Иван вдруг заметил какое-то движение. Среди густого прибрежного кустарника осторожно крались люди. Абрамов разглядел камуфляжную форму и калаши. Шли неизвестные со стороны заброшенного дачного поселка, в котором имелся военный пост. Только вот то ли пост их проглядел, то ли случилось что похуже. Иван, захлопнув створку, уже звонил в военный штаб.
– Васнецов! У нас гости с калашами! Перебираются сейчас через реку и идут к главному корпусу. Пока вижу двадцать. Но, скорее всего, больше. Живо всех сюда!
Он подскочил к стене и врубил сигнал тревоги. Следом набрал номер поста охраны внизу. Едва он завершил звонок, застрочили первые автоматные очереди. Абрамов позвонил и Дмитрию Владимировичу.
– Профессор, оставайтесь у себя. Запритесь там и забаррикадируйте дверь на всякий случай.
– Что случилось, Ваня?
– Бандиты. Перезвоню.
Он помчался вниз по лестнице, проигнорировав лифт, мысли скакали вместе с ним хаотичными прыжками. В первую очередь он почему-то подумал, что, может быть, Боровому удалось каким-то образом связаться со своими подельниками из можайской банды, сымитировать заболевание и оказаться вместо камеры в палате без охраны. Это было бы логично. Что еще могло понадобиться бандитам в больничном корпусе? Медикаменты и оборудование они могли найти в других, менее охраняемых местах.
Внизу военные заняли оборону в фойе первого этажа в своем охранном помещении, стреляли по окнам и стеклянным, теперь уже разбитым, входным дверям, за которыми мелькали фигуры бандитов. Внутрь те пока соваться боялись. Пол в фойе усеяло стеклянное крошево. Через несколько секунд внутрь полетели дымовые шашки.
