Конечно, следует помнить, что описать Zeitgeist всегда непросто, в особенности когда речь идет о ценностях сетевого общества, функционирующего в разных культурах с различными ценностями, в эпоху, когда сами эти ценности повсюду претерпевают скоротечную трансформацию. Поэтому вначале легко может показаться, что у сетевого общества нет никаких общих ценностей: сетевые предприятия стремятся адаптировать свою продукцию к ценностям любой из имеющихся культур (в разных странах продвигаются разные версии продукта, подстроенные под местные культурные особенности) и даже превратить сами эти культурные ценности в товар, если найдется подходящий рынок (как, например, рынок экзотических продуктов). В то же время культуры сами избавляются от тех традиционных ценностей, которые препятствуют деятельности сетевых предприятий, чтобы не выпасть из глобальной информационной экономики.
Тем не менее при обсуждении духа, которым руководствуются сетевые предприятия, хорошо бы помнить, что, когда Вебер применял термины «дух капитализма» или «протестантская этика», он не имел в виду культуру, к которой весь мир пришел одним и тем же путем. В его намерения не входило утверждать, что все культуры, одержимые духом капитализма и следующие протестантской этике, разделяют одни и те же ценности. Кроме этого, выявленные Вебером связующие ценности развития оказались весьма далеки от традиционных: это были работа и деньги.
Приняв во внимание эти пояснения, мы можем охарактеризовать ценности, которым следуют сетевые предприятия и сетевое общество в целом, несмотря на то что последнее, во всем многообразии своих культурных проявлений, может вбирать в себя и массу других ценностей. Есть основания считать, что сетевое предприятие держится на тех же семи добродетелях, которые в несколько прямолинейной форме проповедует ЛР: целеустремленность, оптимальность, гибкость, стабильность, трудолюбие, бережливость и контроль результатов. И это действительно ценности в традиционном философском смысле: высшие цели, определяющие действия, – даже если они и непохожи на старые этические ориентиры.
Более того, приведенный список описывает и ценности государств, новую форму которых Кастельс назвал «сетевым государством»
[199], так что можно считать, что перечисленные установки воплощают господствующий дух всего сетевого общества. То, что этот дух распространился за пределы предприятий и проник в государственные учреждения, совсем не удивительно, если мы вспомним, что традиционные национальные государства передали часть суверенитета межгосударственным сетям, таким как Европейский союз, Североамериканское соглашение о свободной торговле или Организация Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества, – не в последнюю очередь из-за экономической выгоды, которую сулит информационная экономика. Государственная политика все больше подчиняется экономической необходимости.
Семь добродетелей имеют внутреннюю иерархию: деньги – высшая цель сетевого общества, а все прочие качества служат лишь средствами к их добыванию. Из этих прочих у труда по-прежнему особый статус: в частности, на государственном уровне труд все еще провозглашается самостоятельной ценностью, однако и здесь работа все более и более подчиняется деньгам. Подобно сетевой форме предприятий, оптимальность, гибкость, стабильность, решительность и контроль результатов являются лишь следствием адаптации капитализма к получению прибыли в технологически новой ситуации. Советы Роббинса прекрасно иллюстрируют современное отношение к ценностям:
Какими же должны быть мои ценности, чтобы я зажил судьбой [т. е. добыл денег], какую хочу и заслуживаю?.. Посмотрите, от каких ценностей можно избавиться, а какие – добавить, чтобы исполнить ваши заветные желания.
И еще:
Какую прибыль я получу, если данная ценность будет занимать данное место в моей иерархии?
При таком подходе идеалы и мораль превращаются исключительно в средство наживания денег, зачатки чего Вебер разглядел уже в системе Франклина
[200]. Таким образом, хотя информационная экономика и добавляет новые ценности к старым идеалам духа капитализма, эти новые ценности служат все той же старой цели – делать деньги. А когда деньги из средства превращаются в цель и образ будущего сводится лишь к увеличению богатства, никто не будет по-настоящему менять мир.
Вот вам и гибкость. Коммерческие предприятия и лидеры государств больше не говорят об изменении мира; их гибкий стратегический образ мысли теперь нацелен на максимально долгое сохранение прибылей, куда бы мир ни катился. Если один подход не срабатывает, предприятие и государство с готовностью переходят на следующий, а кто думает по-другому, того клеймят наивным идеалистом. В условиях стремительной конкуренции в информационной экономике вы просто обязаны быть динамичным. Поэтому деятельность разбивается на проекты, которые в свою очередь требуют еще большей целеустремленности и еще более строгого контроля результатов. Последнее относится как к основным проектам в масштабе целого предприятия, так и к личному участию сотрудников в собственных частных проектах. У проекта должна быть ясная цель и четкий план, выполнение которого следует систематически контролировать. Это становится особенно важным в условиях, когда профессионалы информационной экономики могут сами выбирать, когда и откуда им работать: цели и сроки исполнения определяют все отношения внутри рабочего процесса. Подобные же модели начинают мало-помалу преобладать и в государственном аппарате.
Оптимальность имеет большое значение для сетевых предприятий. И снова в игру вступает самопрограммирование: сетевые предприятия таким образом оптимизируют свои функции, чтобы работа компьютеров и сетей была оптимальной. Новое деловое мышление дотком-капиталистов напоминает оптимизацию программы; стадии бизнес-процесса уподобляются строчкам кода: лишние (например, дистрибуция, оптовые и розничные продажи) стираются, медленные процедуры переписываются с нуля.
Организация трудовых отношений также оптимизируется, словно бы речь шла о компьютерных сетях. Люди рассматриваются как ситуационно изменчивая сеть ресурсов. К своим основным навыкам предприятия по мере надобности подключают или отключают навыки других людей. Подобная оптимизация стала возможной после того, как правительства поддержали идею гибкой рабочей силы.
Стабильность довершает перечень ценностей, определяющих господствующий дух сетевого общества. Проявлением этого идеала на государственном уровне является замена в речах политиков таких слов, как «справедливость» или «мир», новым термином «стабильность». ЕС желает, чтобы Европа развивалась стабильно (к примеру, для стабильности на Балканах разработан Пакт стабильности для Юго-Восточной Европы)
[201]. США желают стабилизации по всему миру, и ту же стабильность развития хотят видеть в Азии.
Во внутренней политике правительства озабочены, что разрыв между богатыми и бедными увеличивает «социальную нестабильность». Чего опять-таки следует избегать, ибо нестабильность угрожает достижению главной (финансовой) цели и компании приходят в ужас от одной мысли о волатильном рынке. На таком фоне становится ясно, что система ценностей ЛР так хорошо подходит успешным сотрудникам сетевых предприятий именно потому, что, по сути дела, подстраивает частную жизнь под ценности предприятия. В системе ЛР человек смотрит на собственную жизнь как на сетевое предприятие, постоянно задаваясь вопросами: «Каково мое видение? Какова стратегия его реализации?» Жизнь превращается в проект с ежеквартальными отчетами о результатах. По большому счету желаемые качества сетевого предприятия или отдельного человека фактически совпадают с принципами компьютерной сети или отдельной машины: способность к гибкому функционированию, причем оптимальным для каждой из целей проекта способом, чтобы обеспечить стабильность на высокой скорости.
