— В следующий раз мне придется перейти к более серьезным мерам, — хрипло сообщили мне в губы.
— В следующий раз? — моргая, переспросила я.
Губы горели. Не просто горели, они полыхали, особенно остро я это ощутила, когда он провел по ним пальцем.
— В следующий раз, когда соберешься мне выкать.
Стоя с контейнером в одной руке и с вилкой в другой, я моргнула еще раз.
— А у меня вилка, — сказала я.
— У меня тоже, — заявил Ландерстерг. — Мы остановились на имени.
Точно?
Определенно, это был самый странный поцелуй изо всех, которые у меня были. Но для себя я решила, что выкать в ближайшее время точно не стоит. Поэтому сложила вилку в контейнер, а контейнер вернула ему, и он закинул его в пакет.
— Имя, — напомнила я.
Стараясь не думать про то, что только что произошло, и про искусственное дыхание тоже.
— По-моему, отличный вариант.
Я взглянула на дракона, но он оставался невозмутим.
— Серьезно?
— Это твое.
Я хмыкнула и взяла стаканчик, который он мне протянул. Внутри оказался горячий чай с тонкой кислинкой лици и ароматным освежающим сиропом.
— Вкусно.
— Я рад.
Виари развернулась и поставила лапы мне на колени, явно намереваясь запрыгнуть мне на руки.
— По-моему, она замерзла.
— А ты?
— Немножко.
— Тогда возвращаемся.
Прежде чем я успела развернуться, Ландерстерг поставил пакет и стакан на скамейку, а после накинул на меня пальто. Самый нечестный прием изо всех нечестных приемов, которые только можно представить: меня окутало запахом его парфюма, тем самым, который я тщетно пыталась угадать. А еще теплом — таким, от которого мозги окончательно отключаются, и все мысли исключительно про искусственное дыхание и восстановительные процедуры.
— Так какая у вас туалетная вода? — уточнила я.
И зажала руками рот.
— У вас? — переспросил Ландерстерг.
— У тебя! — быстро выпаливаю я, а потом тыкаю в задравшую голову виари. — Но это не так важно, не хочешь, можешь не говорить. И вообще, нам домой пора, Гринни мерзнет.
— Гринни?
Нет, он что, правда думал, что я буду звать ее полным именем его лю…
Прежде чем «лю» превращается в продолжение слова, Ландерстерг оказывается на скамейке, а я — у него на руках. Колени — по обе стороны от его ног, и это даже выглядит неприлично, не говоря уже о чем-то большем. В эту минуту я понимаю, что в джинсах есть своя прелесть, потому что если бы на мне были юбка и чулки… мда.
— Значит, Гринни, Лаура? — уточняет он, глядя мне в глаза
От его взгляда и от этой властной силы, плещущейся под обманчивым спокойствием радужки, меня ведет. Настолько, что сейчас мне самой снова хочется податься вперед и повторить трюк, который я проделала во флайсе, когда мы летели из Ниргстенграффа. Правда, когда мы летели из Ниргстенграффа, у меня было оправдание: я перенервничала и устала, а сейчас…
Что я могу сказать в свое оправдание сейчас?
— Мы в общественном парке.
Да, это совершенно точно не тянет на оправдание.
— В этом общественном парке совершенно не наблюдается общественности.
Пальцы Ландерстерга скользят по моей спине. По куртке. Но я чувствую их так, как если бы они касались обнаженной кожи.
— Я…
— Ты совершенно точно больше не захочешь называть меня на «вы», — сообщает он. — И когда я говорил про меры, я не шутил.
Ответить мне просто-напросто не позволяют, потому что дракон касается моей кожи, а точнее, проводит ладонями по животу прямо под курткой. И под свитером. Это просто выбивает из меня воздух, тот самый, ледяной, который нас окружает и который дотрагивается до меня вместе с ним. В отличие от воздуха его ладони горячие, и сквозь них в меня втекает тепло.
Я дергаюсь, чтобы отстраниться, но отстраниться мне не позволяют: в глазах дракона вытягивается зрачок, и узор на груди отзывается таким же полубезумным жаром, который концентрируется между моих разведенных бедер. Пальцы сжимаются на его плечах, а потом его губы накрывают мои, и я падаю в поцелуй.
Точнее, во всю его звериную ярость, которая врывается в меня вместе с хриплым выдохом Ландерстерга, и с которой я на него отзываюсь. Его ладони по-прежнему касаются моего живота, но чувство такое, что они касаются меня везде. Течение пламени сквозь них отзываются в каждой клеточке тела, и мне кажется, что харргалахт стала мной, или я стала ей.
А может быть, чистым пламенем. Дыхание сбивается, губы горят и так же горит грудь, когда его пальцы касаются ставших жесткими и безумно чувствительными вершинок. Мне действительно кажется, что я сама становлюсь пламенем, что я чувствую его, как…
«Что ты знаешь о пламени драконов? О слиянии огней? О том, каково это — чувствовать чье-то пламя, как свое собственное?»
Воспоминания о встрече с Эллегрин ударяют в сознание, отбрасывая меня от него.
— Нет! — выдыхаю хрипло, отпрыгивая назад и чудом не падая на дорожку.
Не падаю, потому что стою на его пальто, и потому что… потому что мне просто повезло. Моя куртка задралась, а его взгляд горит ледяным огнем, когда он поднимается, и на миг кажется, что он меня не отпустит. До выхода не так далеко, а там нас будет ждать флайс, и…
— Астен Лавье, — произносит он.
Мягкий и звучный бренд его устами превращается в рычащую силу.
— Эксклюзив. Дракон номер один.
— Дракон номер один?!
До меня только сейчас доходит, о чем мы говорим.
Потом доходит повторно, и с губ срывается смешок. Коротенький, перерастающий во второй. А потом, как бы плотно я ни сжимала губы, я начинаю смеяться. Я не просто смеюсь, я хохочу, прижимая ладони к пылающим щекам, и кажется, что именно это позволяет пламени стекать с моей кожи и впитываться в морозное дыхание вечера.
— Ты сумасшедший, — говорю я, отсмеявшись. На глазах слезы, и кажется, он был первым, кто заставил меня плакать. Точнее, смеяться до слез. — Дракон номер один.
Проследив его взгляд, отступаю, поднимаю пальто, отряхиваю.
— Это твое.
Пальто он перекидывает через руку, как ни в чем не бывало, я одергиваю куртку. Гринни сидит на дорожке и смотрит на нас большими глазами.
— До встречи с тобой мне безумно не хватало маленьких безумств, Лаура, — неожиданно произносит Ландерстерг. А потом выбрасывает все лишнее в мусорный переработчик и протягивает мне руку. — Пойдем.
Эта брошенная вскользь фраза становится началом моего молчания. Я честно не представляю, что сказать, и прихожу к выводу, что говорить ничего не нужно. Точнее, что лучше ничего не говорить, тем более что мы уже вышли на улицу. Кроме как:
