Еще…
Еще!
От дикого, ни с чем не сравнимого наслаждения, волной сладких спазмов прокатывающихся по телу, во мне дрожит каждая клеточка. Впрочем, возможно, я дрожу от вонзающегося в меня темного взгляда и яростного рычания мне в губы. Или от той пульсации, которая на каком-то горячем движении исходит уже от него. И снова становится моей.
В тот миг, когда это происходит, я широко распахиваю глаза, и, кажется, все-таки падаю. В него. В покрывало, в сугроб, гораздо глубже и ярче, чем я то себе представляла, содрогаясь всем телом на пределе удовольствия и бешено бьющегося сердца.
В сильные руки Торна, который подхватывает меня и прижимает к себе.
Глава 28
Мы лежим вдвоем, в этом сугробе. То есть в покрывале: Торн прижимает меня к себе, моя нога поверх его бедра, и чувство этой откровенной интимной наполненности снова пробуждает легкую пульсацию. Которая сменяется легкой тянущей болью, когда он подается назад.
— Все хорошо? — спрашивает дракон, когда я морщусь.
— Ага.
— Ага?
— Да, — мне хочется сдвинуть ноги, потому что теперь там немного больно, и он делает это за меня.
То есть подтягивает поближе к себе, заворачивает в покрывало и гладит по спине. Я вздыхаю. Наверное, это лучший первый раз, который только можно себе представить, и мне хочется ему об этом сказать.
— Ты лучший, — говорю я, глядя ему в глаза. — В смысле… мне было так хорошо…
Он продолжает на меня смотреть, и под этим взглядом продолжать становится нереально, поэтому я поворачиваюсь в его руках, прижимаюсь к нему спиной, чувствуя себя такой счастливой, воздушной и легкой, как никогда раньше. Наверное, если бы он меня не держал, я бы взлетела под потолок вместе с сугробом. То есть с покрывалом.
Вот это я и называю — парить.
— Спряталась? — судя по голосу, Торн улыбается.
— Что? Нет!
— Тогда почему отвернулась?
— А почему ты так смотрел?
— Потому что мне нравится на тебя смотреть, Лаура.
Теперь его рука накрывает мою грудь, и я закусываю губу. От сладкого импульса там, где ладонь касается чувствительной вершинки, в самом ниву живота становится горячо.
— Не уверена, что меня хватит на второй раз.
— Нет?
Ладонь скользит по моему животу и ниже.
Наверное, стоит его остановить, но я замираю. Потому что я тоже этого хочу, и хочу как никогда раньше. Поэтому когда пальцы Торна спускаются еще ниже, касаясь меня так откровенно, бессовестно и мягко, я запрокидываю голову, упираясь затылком ему в плечо.
Никогда бы не подумала, что это настолько приятно.
Что это… так…
Минуту назад мне казалось, что я легкая, как перышко, а сейчас во всем теле снова томительная тяжесть. И то, что мне в ягодицы упирается его наливающееся силой желание, возбуждает. Настолько, что от коротких, плавных, тягучих движений пальцев разрастающееся во мне удовольствие снова достигает предела.
Так неожиданно, что я вскрикиваю и хватаю губами воздух, а он целует меня в плечо.
— А говорила, что на второй раз тебя не хватит.
Я поворачиваюсь в его руках.
— Вообще-то это третий. Ты кубок забрал?
Торн приподнимает брови:
— Кубок? Ты серьезно?
— Серьезнее некуда.
— Он… — Ответ прерывается хриплым выдохом, больше похожим на рычание, потому что я скольжу бедром вдоль напряженной силы его желания. — Где-то там. Остался.
Где остался кубок, мы больше не говорим, потому что вряд ли из этой беседы получится что-то содержательное. Я обхватываю его ладонью, смотрю в глаза, где круглые зрачки снова вытягиваются в вертикаль. И в этот раз я вижу, как ободок пламени разгорается все ярче, все сильнее и резче, до яростной вспышки, отзывающейся под моими пальцами такой силой, что у меня кружится голова.
— Все, Лаура. В душ! — командует он, когда я облизываю губы и тянусь за поцелуем.
— Или?
— Или я не выдержу, а тебе в ближайшие сутки лучше воздержаться от такого рода упражнений.
— Сутки… — Я прищуриваюсь. — Ладно, сутки я выдержу.
Торн качает головой, потом откидывает покрывало.
— Если бы мне кто-то сказал, что вот эта женщина…
— Вот эта женщина — что?
— Еще и настолько сексуальная.
Я смеюсь. Он поднимается подхватывает меня на руки, и я вижу несколько пятнышек на белом. От этого к щекам приливает кровь, и я закусываю губу.
— Так что бы ты сделал? — спрашиваю я, когда он ставит меня в душевую кабину.
— Не представляю.
Торн избавляется от джемпера и щурится, когда я медленно завожу руки за спину, чтобы избавиться от верха белья. Трусики остались где-то там, если честно, я даже не представляю, где, потому что не помню, как он стягивал их с меня. Зато помню много всего остального, и в этом состоит особая трудность, потому что стоять рядом с ним в душевой кабине — то еще искушение.
— Где ты научился кататься?
Подношу ладонь к панели, и дозатор щедро выдает порцию геля на одноразовую мочалку.
— Здесь, разумеется. Учился с детства.
— Ты любишь лыжи? — улыбаюсь, когда он перехватывает у меня мочалку и скользит ей по моим плечам.
— Это обязательная дисциплина в военном образовании. Мы живем среди заснеженных вершин, Лаура, и ситуация может сложиться всякая. Поэтому сегодня я шел вне соревнований.
Я поворачиваюсь к нему:
— То есть я стащила кубок победителя и вручила его тебе?
Торн хмыкает, проводя мочалкой по моему бедру. Чуть резче, как мне кажется, чем собирался изначально, а я вспоминаю, кто стал победителем. Не совсем то, о чем стоит говорить сейчас.
— Дико хочу есть, — говорю я.
— Значит, сейчас будем есть. Что ты предпочитаешь — морепродукты или что-то посерьезнее?
— После такого? Однозначно что-то посерьезнее.
Мы заканчиваем с водными процедурами, точнее, первым заканчивает Торн. Я еще отжимаю волосы, когда он выходит, чтобы заказать нам ужин. Мягкий ворс коврика щекочет пятки, даже они сейчас настолько невыносимо чувствительные, что я уже сама сомневаюсь в том, что знаю о себе все.
Откуда во мне такая неуемная, сумасшедшая сексуальность?
Как бы там ни было, мне это однозначно нравится. Я стою перед зеркалом обнаженная, со сверкающими глазами, рассматриваю свое отражение и мне хочется улыбаться. Особенно когда я вспоминаю, как на меня смотрел Торн. Как он меня раздевал, как…
