— Анна Карловна, — говорю я вкрадчиво, — а я хочу у Вас домик купить!
— КУПИТЬ? И за сколько? — грипп отлетает от Анны Карловны. Я называю сумму большую, чем она просила.
— нуууу… что Вы! Дашенька! Да с чего Вы взяли? это же копейки… нет-нет, если я продам, то только за (называет сумму) и не меньше!
— я согласна, — говорю со вздохом, — такой домик!
— а не накинете еще?
— нет!
— ну, заходите! С супругом! мы выпьем вина!
— так грипп же?
— о чем Вы, милая! я совершенно здорова! Я прыгаю, как птичка! Я не смогу заразить даже такого ослабленного индивидуума, как Петр Серафимович! жду!
Вот такая она. Непредсказуемая. А насчет домика я пошутила, конечно.
ФОТОГРАФИЯ
Дачница Ритка из Москвы на Троицу решилась пойти в Храм.
— давай, Рит, — подбадриваю её я, — пойдём, такой день!
— у меня юбки нет!
— дам!
— платочка нет!
— дам — на выбор.
— а на чем я…
— отвезу, — сказал муж.
В Храме Ритка тихо умилилась и даже достояла до конца службы. На Троицу народа много съезжается, даже Анна Карловна, сопровождаемая Петром Серафимовичем, посиживала на скамеечке и покачивала ножкой. От духоты её обмахивал веточкой сам Петр Серафимович. Будучи в некотором роде англоманкой, исчезла Анна Карловна внезапно. Это событие так и осталось бы незамеченным, кабы Ритка на-днях не наткнулась бы на Анну Карловну в городе Торопце. Та, в соломенной шляпке с голубым в крапочку бантиком, мелкими шажочками мерила бывшую Миллионную, ныне — Советскую
— ах! голубушка! милочка! душечка! — Анна Карловна облобызала изумленную Ритку. — я ведь все про Вас знаю! — Анна Карловна игриво погрозила Ритке пальчиком. Ритка покраснела
— я больше не буду, — на всякий случай сказала Ритка
— будете, будете! — Анна Карловна приготовилась еще раз облобызать Ритку. — у вас ведь день рождения? сегодня? А я вам подарочек!
— Анна Карловна очень внимательна к людям, — встрял Петр Серафимович. Он был в летних брюках и теннисных туфлях, — иногда даже в ущерб себе. И другим. Да-с!
Ритка была окончательно подавлена величием Анны Карловны, а та, заглянув в плетеную корзиночку, извлекла оттуда фото в рамочке. — Вам, чаровница моя! Вы тут чудо, как хороши! Просто русская красавица! — и с этими словами она вложила в Риткины руки фото. На фотографии была ясно видна Риткина спина. И голова в моем платочке
— это я? — спросила Ритка.
— а по платочку нет? Не узнаете?
— еще по кофточке можно, — поддакнул Петр Серафимович. — Если вы уж себя со стороны не видите…
ПТИЧКА
Анна Карловна, подперев подбородок, сохранивший по сю пору очертания того славного, округлого подбородка, в который врезался школьный воротничок-стоечка, смотрит в окно. За окном ходит птица, опускает клюв в землю, вытаскивает червячка и глотает его. Не давясь, и не кашляя. За спиною Анна Карловны — обед. Обед, как ритуал. Раздвинут стол, укрыт свежайшей скатертью, хотя и без крахмала — где сейчас найдешь хороший крахмал? Сервиз несколько уменьшился, благодаря переездам, и вот уж и супница не того рисунка, и большие тарелки щербаты, а салатница — фи! — пошлого рисунка, куплена еще в райповском магазине. Анна Карловна в тоске. Те немногие средства, что были отложены ею на постройку достойной бани, исчезли, истаяли, растворились, и вот уже к столу, вместо котлет по-киевски, которые так любит Пётр Серафимович, — макароны. Хорошо быть птичкой! — восклицает Анна Карловна, оборачиваясь к столу и смахивает еле заметную слезинку, — птичка Божия не знает… Кур бы завели, — Пётр Серафимович держит вилку над собой и ловит ртом макаронину, — вон, участок какой! А где кура, там и яйца. А где яйца, там и деньги! А то все ноете, дворянские всхлипы, понимаешь ли, разводите. Правда, Лизанька? Елизавета Арнольдовна не любит макарон. Они длинны, и пока она наматывает макаронину, та успевает замерзнуть. Пётр Серафимович заботливо крошит макароны до состояния vermicelli, что означает у итальянцев — червячки, и косится угрюмо на зашедшего случайно молодого еще деда Егора Филипповича. Дед смущается высокоорганизованного быта и все норовит стащить газетку с журнального столика и постелить на стол — чтобы «не спачкать скатёрку». Дед зван Анной Карловной для составления купчей на дальний участок, принадлежавший бывшему супругу Анны Карловны. Участок вымороченный, наследников не сыскать, да и цены он ничтожной, а все же — копеечка. Вы, Егор Филиппович, насчет спиртного я гляжу, охочи? — Пётр Серафимович впивается в несчастного орлиным глазом, — потребляете, винишко-то? Сынишка в городе, — отвечает дед, — и дочка в городе, все там. А бабка тут, когда померши. Глухой, — заключает Петр Серафимович, — а Вы ему сейчас — и купчую! А потом аннулируют сделку. Вы, Анна, иной раз меня всю жизнь удивляете своею непрактичностью! Ах, оставьте, — весело заламывает руки Анна Карловна и берет с гардероба соломенную шляпку, — уж не попрекну Вас, а вы на мой счет живете, а пенсию свою откладываете! А Лизанька Ваша вчера все варенье съела, а я на зиму варила! Да варенье Ваше — тьфу! Оно забродило от Вашего недосмотра и жадности к сахару! И кислое было! Лизанька маялась всю ночь, а так бы Вы и померли, глядишь, зимой-то… А Вы только насчет этого и мечтаете, видимо? Чтобы завладеть? — Анна Карловна теребит вишенку на шляпке и отламывает ягодку.
— Шкандаль, — бормочет дед, — чичас, не ровен час, будет драка нешуточна, и на… мне та полоса? Там все позаросло, и от реки далече, и какая-то она особа ненадежная. Дед, тихо отставив от себя тарелку, рыскает взглядом по буфету, и, обнаружив початую бутылку с иностранной наклейкой, делает быстрых два глотка, опустошая ее, и вылазит через низкое оконце и бежит, петляя, как заяц, через сад. Где Егор Филиппович? — Анна Карловна уже в шляпке, и завязывает ленты под подбородком. Схлестал Ваш Платон Каратаев бутылочку, так и был таков — как Подколёсин какой! Батюшки, — Анна Карловна оседает на оттоманку под скрип пружин, — там же был раствор фурацилина! А вот! — Пётр Серафимович опускает вилку, — и посадят Вас! И правильно!
— Да бросьте, — машет Анна Карловна, — это только на пользу, я ж Лизаньке Вашей готовила… предчувствуя варенье. Пётр Серафимович нежно жмёт руку Анны Карловны, — забудемте наши споры, а? Глотнем-как финского мятного ликёрчика? Я знаю, у Вас есть… и Анна Карловна, наступив каблучком на шляпную вишенку, плетется на кухню, за ликером.
ВЕГЕТАРИАНЦЫ
Анна Карловна одета в индийское сари незабудочного тона и перехвачена по талии малоросским передником в сливочно-голубую полоску. На голове у неё — милейшего вида капор, сооруженный заботливым Петром Серафимовичем из районной газеты. Анна Карловна готовит вегетарьянский борщ. На видавшем виде столике, придвинутом к зарешеченному окошечку, разложены ингредиенты, из которых я, пожалуй, опознаю лишь капусту. Пётр Серафимович, приставив к левому глазу сложенную трубкой такую же газету, смотрит в телевизор. Экран не светится, но, похоже, Петру Серафимовичу это не мешает. Елизавета Арнольдовна, как добрая пушкинская няня, дремлет на веранде и наклоняется вперед, когда одна из кошек Анны Карловны впрыгивает ей на колени.
