– Вон, быстро, оба! И сидите за углом дома, пока я его не отвлеку.
Так. Дверь была открыта, я вошел, обошел комнаты, никого не обнаружил, вероятно, просто забыли запереть. Приемлемая версия, работаем.
Свенсон не выглядит ни удивленным, ни доверчивым. Он весь до странного медлительный, широкое лицо кажется равнодушным. Похож, скорее, на собственного охранника, чем на члена совета директоров, особенно когда приглашает меня в кабинет и с порога предлагает:
– Виски?
– Спасибо, – вежливо отказываюсь, – я на работе.
Он не настаивает. Достает плоскую жестяную флягу, похожую на военные. Я обрисовываю ситуацию по верхам – пропала Электра Рейн, мы решили заодно поднять старое дело, вдруг это связано. Сдержанно выражаю уважение к его действиям, которые, по версии СМИ, были весьма разумны и продуманны, но не успеваю перейти к вопросам.
– Нет, нам не было это выгодно, – говорит Свенсон. На меня он не смотрит, изучает деревянные панели кабинета. – Впрочем, тогда мы этого еще не знали. Без Мартина у нас не было шансов.
Не сразу понимаю, о ком он заговорил, потом осознаю – старший Рейн, его так звали. Спрашиваю напрямую:
– Вы знаете о судьбе младших Рейнов?
Свенсон щурится, поднимая на меня взгляд.
– Вы говорите о бедняжке Электре во множественном числе.
– Я все-таки полицейский, а не журналист. Мы считать до двух умеем вне зависимости от чужих желаний.
Пауза, он смеется, словно только сейчас осознал шутку.
– Верно, верно. Хотя он ведь погиб, не так ли? Мальчик.
– Возможно.
В глазах Свенсона нет удивления, только напряжение хищника, пытающегося оценить, по зубам ли ему примеченный буйвол. Клыки обломаете, мистер штурман. Даже не пытайтесь.
– Думаю, это не мое дело. – Он отворачивается, фляга ложится на стол. – К тому же наследство все равно принадлежало только мисс Рейн.
– Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?
Смотрим друг на друга внимательно.
– Вы правы. Следовало бы в настоящем. Чего вы хотите от меня, детектив?
– Получить разрешение на осмотр заброшенного здания фирмы, узнать, что вам известно о младших Рейнах и о гибели старших.
– О Мартине и его жене я все сказал десять лет назад. О младших я не думал до тех пор, пока не узнал, что девочка сняла все деньги со счета. Он, конечно, принадлежит ей, но она не закрыла его и не предъявила права на название компании, архив, что-либо из того, что осталось. Этого я не ожидал.
– Почему не ожидали?
– Думал, увлеченность передается по наследству. Похоже, ошибался.
Странная из этого человека головоломка. Если предположить, что директора собирались отстранить Рейна… А ведь складывается. Собирались, потом он умер, все развалилось, а Кристиан Свенсон теперь сидит над архивом и существующей только в реестре фирмой, злится на не оправдавшую ожидания наследницу и посыпает голову пеплом.
– У девочки амнезия, – напоминаю. – Вы с ней не говорили. Странно судить только по снятым деньгам.
– Возможно. – Свенсон пожимает плечами. – Что касается здания, то я не имею права разрешать вам обыск, можете проверить по бумагам. Если у вас все, детектив, я хотел бы провести свой выходной в одиночестве. Дверь найдете сами.
Распрощавшись, выхожу в холл, оглядываюсь задумчиво. Гулкий дом кажется холодным. Не мне судить этого человека и всех его коллег. Но по крайней мере к нынешним нашим пропажам они вряд ли имеют отношение.
Ровный фон в наушнике нарушает веселый голос Электры, я подхватываю планшет. Они все-таки пошли. Рика помахивает листочком – наверное, еще не читала, иначе ругалась бы. Мори изучает содержимое ячейки на своей стороне бокса.
– Что там у тебя? – окликает Рика.
Ее кузен медленно вытягивает форму, балансируя на костылях. На пол сыплются части разобранной винтовки. Удивительно ловко для раненого садится, снимает свой потрепанный костюм, натягивает камуфляж. Собирает винтовку, но, вместо того чтобы стрелять, согласно инструкции, кладет ее рядом.
– Я знаю, мне не нужно оружие, чтобы убить. Это всего лишь самый простой, обманчиво простой способ, – говорит негромко. – Сначала ты думаешь, что делаешь правильное и нужное дело. Потом просто учишься выполнять приказы. А в какой-то момент приходит мысль, что все это дико. Что «миротворец» – еще одно название для убийцы.
Болезненно улыбаюсь. Мори тоже чуть поводит плечами, улавливая двусмысленность. Продолжает:
– Странно. Я перестал верить в приказы и вместо этого поверил в закон. Говорил себе, что ничего не решаю, что вердикт за судьей, присяжными и законом. – Качает головой, сжимаются в линию губы. – А по сути остался тем же самым. Осужденные тоже умирали, пусть и не все. Я снова верил, что это правильно, – усмехается грустно. – Вот только люди ошибаются, а и приказы, и закон создают люди. Ошибки порождают чудовищ. И что мне считать правильным?
– Ты сам знаешь, что правильно! – громко говорит Рика. – Я доверяю тебе, Мори. Ты всегда поступаешь так, как надо.
– Я не святой. Я тоже могу ошибаться.
Он сейчас сам себе подсудимый, прокурор и судья, а Рика уже в роли адвоката. Ее задание требует этого, только речь придется составлять не для кузена.
– Кто угодно может, – заявляет она. – Но не ты. Ты всегда думаешь перед тем, как делаешь, ты…
– Когда я ушел в армию, я плохо подумал, – перебивает Мори, вскидывает винтовку на плечо. Пуля уходит в молоко, пробивает лист правее и выше мишени.
– Ты использовал ту информацию, которая у тебя была, – возражает Рика. – Да, можно сказать, что тебе стоило поискать еще. Но ты подошел к делу ответственно. Если реальность разошлась с ожиданиями, это проблема реальности, а не твоя.
– В итоге моя. – Грохот выстрела, теперь мишень ранена чуть ниже середины. – Потому что мне пришлось выполнять приказы.
– Ни по одному закону не наказывают тех, кто исполнял приказы. – Рика упрямо складывает руки на груди. – И любой скажет, что ты выполнял свой долг. Помогал стране. Ты невиновен в чужих ошибках, ты тогда не мог ничего сделать.
– Всегда можно что-то сделать, – спокойно замечает Мори. Бумажная мишень вздрагивает, словно живая, пробитая точно по центру. – Отказаться стрелять. – Сбрасывает оружие на пол, задерживает ладонь на ремне. – Со своей я его снял. Сделал жгут для парня, которому гранатой оторвало руку. Первые дни на боевом задании. Я не был к этому готов и не справился. Он умер.
– Но ты пытался помочь! Ты все сделал правильно.
– Какой смысл, если это ничего не изменило?
– Это меняет все! Пока ты делаешь то, что считаешь правильным, это может изменить все. Да, мы не всевластны, но если бы ты сдался, лучше бы не стало. И легче – тоже.
