Прислушиваюсь к себе.
– Растерянность. Страх. Благодарность. И оглушенность, словно все где-то далеко. Хочется лечь и проспать пару суток.
– Вау, – улыбается Эл, уже получая татуировку, – тебе чего-то хочется! Впервые за три дня.
– Все равно это невозможно. – Мне неловко от его замечания.
– Ну, можно просыпаться только для тестов, – рассуждает Эл. – Заодно поесть и в ванную сходить, а остальное время дрыхнуть. Черт, отличный план! Но немного скучноватый.
Он иногда становится похож на Рику, ее смягченную демоверсию. Наверное, таким он всегда хотел быть, но не получалось.
На руке появляется новая черта, мы с Элом вместе оборачиваемся ко входу в бокс, но полоса препятствий не меняется.
– Элли? – окликает он с едва заметной настороженностью. – Остальные же должны пройти следом без теста.
– А они не торопились, – заявляет сестра. – До утра и не пройдут.
– Они узнают, что мы справились? – спрашиваю я.
Сестра молчит, и это, пожалуй, самый приятный из ответов. А вот этаж не радует. Эл, заглянув в холодильник, страдальчески морщится, отодвигается, давая осмотреть запасы. Яйца, почти десяток, полтора пакета молока, просроченного, но не слишком. Мука здесь тоже была.
– Блины, – предлагаю, немного удивленный, что ему не пришел в голову такой простой вариант.
Без миксера с трудом управляюсь с тестом, гоняю по миске комочки муки, растираю о борт. Хуже всего с маслом – полпачки сливочного, зато растительного для жарки – кот наплакал.
– Салфеткой разотри, – предлагает Эл. – Мама всегда так делала.
Совет дельный. Эл, утащив первый блин с тарелки, одобряет:
– А круто.
Перекидывает с руки на руку, дышит сквозь откушенный кусок, слишком горячий, чтобы проглотить. Переворачиваю стопку, предлагаю:
– Бери. Эти уже остыли.
Напарник с удовольствием пользуется приглашением, потом с неразборчивым мычанием лезет в шкаф, достает джем. Краем глаза слежу, как он окунает кусок прямо в банку, облизывает пальцы. Шучу:
– Слипнется.
Эл округляет глаза, понижает голос до таинственного шепота:
– Я открою тебе великую тайну, о юный падаван… Она не может слипнуться!
Смеемся оба. Накрываю кастрюлю, в которой делал тесто, – тех блинов, что я нажарил, нам хватит, остальное на утро.
– Как ты? – спрашивает вдруг Эл.
– Спокойно, – подбираю наиболее точное слово. Объясняю: – Мы прошли, оба живы и почти целы. Мне нравится готовить. Даже там…
Замолкаю. Не хочу вспоминать тюрьму. В ней было мало хорошего.
Липкие пальцы накрывают запястье, холодят след наручника.
– Когда рассказываешь, становится легче, – дружелюбно замечает Эл. Пожимает плечами и морщится, побеспокоив сломанное. – Я не лучший собеседник в мире, зато мы наедине.
Чуть поворачиваюсь к черной бляшке камеры на потолке, намекая, что это очень условное понятие в моем доме. Эл улыбается.
– Ты с ней и должен говорить, разве нет? Или с моей сестрой, а я с Элли тогда. – Вскидывает голову, включая наблюдательницу в разговор. – Странная у нас пара пар получилась, правда? Во всех возможных сочетаниях работает. Жалко, ты с Бет не проходила тест, наверное, тоже хорошо бы получилось. Интересно, о чем бы вы разговаривали, проходя лабиринт? У нас с ней все про семью. А какие у тебя родители? В смысле, нынешние, Майлзы?
Сестра молчит, и Эл возвращается к блинам. Все не доедаем, и без того ощущение приятной сытости, горячей еды в желудке усыпляет.
– Я тут лягу, – бормочет Эл. – Чтобы утром не беспокоились и не искали, когда придут.
Согласно киваю, с тоской думаю, что можно было бы спать в спальне одному, спрятавшись от всех, кто вскоре придет сюда.
Непривычное отсутствие возможности следить за временем. Сколько сейчас, два часа ночи? Четыре? Может, уже скоро рассветет. Когда сестра их пропустит? Что вообще там происходит?
Мысли вялые, текут в голове, словно мед с ложки. Я приволакиваю из ближайшей спальни подушку и одеяло, Эл раскладывает диван, падает на него, мгновенно засыпая. Ложусь рядом, он закидывает руку мне на бок, так что отодвинуться, не разбудив, невозможно. Да и куда двигаться, на пол?
Осторожно перекатываюсь на живот, отворачиваю голову. Эл бормочет что-то неодобрительно, обнимая меня крепче. Надо было догадаться лечь валетом, но эта мысль, увы, запоздала.
Впрочем, телу все равно, неловко ли мне от того, что приходится делить с кем-то личное пространство. Сон приходит быстро. Кажется, мне снится океан.
В департаменте меня встречают хищно щурящийся Эзра, на удивление бодрый Шон и хмурая, но решительно настроенная незнакомая девушка в форме.
– Дорожная полиция, – представляется она, – офицер Лидс. Записи вы получите только вместе со мной.
– Преступление совершено в городе, – холодно подчеркивает Эзра. – Здесь ваша юрисдикция кончается на правилах дорожного движения и никоим образом не распространяется на пропавших людей.
– А вы должны расследовать тривиальные преступления, – парирует девушка. – А требуете записи, словно у вас дело масштабов ФБР!
Офицер Лидс не промах, хватка, как у питбуля. Так что я, завернув к Захари с идеей «повзрослить» фотографию, иду к Джемме за подкреплением. Собачиться они могут долго, а у меня на примете еще одна возможная зацепка – банк, где выдали деньги на имя Электры Рейн. А вот кому выдали, еще только предстоит выяснить.
В банке меня быстро берут в оборот. От юноши за инфо-стойкой, в светлый коридор, и еще через несколько пар рук в кабинет заместителя управляющего.
– Начальник охраны сейчас подойдет.
– Мне нужно знать, кто три года назад выдал десять с половиной миллионов долларов на имя Электры Рейн, – повторяю уже в который раз, теперь мрачному человеку в синей форме охраны.
– Одну минуту, я позову оператора.
Еще пять минут, и в кабинете материализуется милая девушка в брючном костюме. Глянув на фотографию Элли, девушка неуверенно пожимает плечами.
– Возможно. Простите, это было давно, я не помню точно.
– Хорошо. А как она была одета?
– Я не помню, – отвечает торопливо. Оборачивается на начальство.
– Может быть, кто-то еще помнит?
Добрых два часа мы пытаемся выяснить, кто был в банке три года назад и помнит ли кто-нибудь что-нибудь. Захари скидывает мне на телефон прогрессию мальчишки, но она, действительно очень похожая на фоторобот нашего пропавшего, тоже не помогает. Понятно почему – никто не гарантирует, что забравший деньги вообще имел хоть какое-то отношение к Рейнам, да и в любом случае прошло три года. А служащие здесь очень осторожны.
