Конфиденциальность информации? Тогда меня бы сразу посадили бодаться с их адвокатом. Или… кому охота признаваться в том, что они по ошибке отдали какому-то неизвестному человеку наследство гения? Значит, тупик.
– Ты сказал «нормальные блины», это исключает тебя из имеющих право требовать добавки!
Повышенный тон Рики становится финальным аккордом в разбудившем меня споре. Разлепляю глаза, родное ощущение недосыпа кажется почти приятным. Виновато улыбается Лекс:
– Мы вас разбудили?
– Только меня. – Оглядываюсь на Эла, натянувшего одеяло на голову.
– Офигенно готовишь. – Рядом плюхается Рика с остатком блина в руках. – Требую добавки и включения Графа в ряды поваров!
Зеваю, намекая, что с большим удовольствием вернусь в ряды спящих, но тут к дивану, опираясь на руку Бемби, приближается Мори, и я тороплюсь подвинуться. Штанина у моего недавнего напарника обрезана выше колена, нога плотно забинтована, и наступать на нее он не рискует. Это я виноват. Но, стоит опустить голову, и кто-то тут же фыркает, на подлокотник возле меня садится Бет.
– Все в порядке. Мы сами решили идти с тобой.
Знаю, но от этого не легче. В спину толкает проснувшийся Эл:
– Эй, я что, не смогу похвастаться сестре, что я тебя разговорил? Набежали люди, и ты опять спрятался в раковину?
Бет смотрит на брата укоризненно, предлагает мне:
– Хочешь уйти в спальню?
Неожиданно для самого себя мотаю головой. С усилием объясняю:
– Нет. Иначе я так никогда и не научусь с вами разговаривать.
Она улыбается одобрительно. Это приятно, но надо подумать о другом.
– Ты еще долго не сможешь ходить? – спрашиваю Мори.
– Месяц, – спокойно отвечает он.
Это признание оглушает. Хотя, а чего я ждал? Или то, что Эл не может рукой пользоваться, кажется мне меньшей проблемой?
Мысли могут быть прекрасными пощечинами, даже лицо горит от них. Встаю. Понимаю, что должен объяснить:
– Мне надо поговорить с сестрой.
Тут же жалею об этом, потому что меня хватает несколько рук.
– При нас, – ставят условие.
Ладно. Не важно. Сейчас сами убедятся, что при них только хуже.
– Электра, – зову ее. Прикусываю губу, отрешаясь от всех, кто рядом, как будто снова прохожу тест с ней, только с ней. – Я покупал костыли, когда ты повредила ногу. Они лежат в гараже. Твоя травма зажила. Пожалуйста, передай их нам. Я могу с тобой расплатиться.
Тишина, кто-то стискивает мое плечо. Может, она просто заснула?
– И как же?
У меня был такой же усталый голос? Усталый и раздраженный.
– Собой. – Почти получается улыбнуться. – Порезать себя еще раз, или провести день в наручниках, или не спать, или не есть… Рика говорила, у тебя прекрасный набор молотков. Но если я – гвоздь, то со мной можно много чего сделать. Завязать меня в узел интересней, чем просто забить в стену.
Руки дрожат, я сглатываю, стараясь дышать ровно. Сестра фыркает:
– Скучно! Давай ты всем сейчас расскажешь самое страшное, что с тобой было. В красках и подробностях. И я подумаю над твоим предложением.
– Я расскажу. – Закашливаюсь, повторяю громче: – Я расскажу то, что вспомнил вчера. Подойдет?
– Ну, если в тюрьме и на улице тебя ничем больше не напугали…
– Не настолько сильно.
Несколько глубоких вдохов и выдохов. Сестра молчит, гости тоже, тишина висит тяжелым облаком. Начинает казаться, что сейчас она схлопнется, как вакуум, и я тороплюсь сам разрядить ее.
– Это случилось в ноябре. Шел дождь, так что на дороге было очень скользко. Мы выворачивали на мост, а навстречу ехал школьный автобус, как всегда утром.
В голове – вспышками картины того дня. Капли на стекле. Необычно тихая сестра рядом. Привычный маршрут, привычный поворот. Сейчас отец притормозит, разминется с желтым автобусом…
Секунды идут, а мягкого рывка все нет. Крик мамы, широкие ладони мелькают на круге руля. Черная вода.
– Чтобы не врезаться, папа бросил машину вбок. Мы вылетели за ограждение. Река уже схватилась льдом, но он проломился. От удара мама и сестра потеряли сознание. Мы начали тонуть.
Голос срывается, но я должен говорить дальше. Пытаюсь заставить себя видеть не отца, не темноту воды, не алую ленту крови, а стоящих рядом. Закусившую губу Лекс. Хмурящуюся Бемби. Их руки на моих плечах, пальцы Бет сжимают ладонь.
– Папа велел вытаскивать сестру. Я не мог отстегнуть ремень, но он вырвал замок. Дверь не открывалась, но я смог выбить окно. Было уже совсем темно. Я на ощупь нашел сестру, вытащил.
Меня колотит такая дрожь, что фразы выходят рублеными, слова – сухими. Это не понравится Электре, но я не могу говорить об этом иначе. Часто моргаю, ресницы слипаются. Рывком вытираю глаза.
– Я думал, папа выберется. Спасет маму. Но выплыли только мы.
В шее словно ржавый шарнир: так тяжело поднимать голову. На месте сердца кипит черная, впервые ничем не скрытая боль.
– Я видел утром, как сестра крутилась возле гаража. Когда полицейские достали машину, то сказали, что были сломаны тормоза. Соседи видели светловолосого подростка и решили, что это сделал я. Специально. Они сказали, это я убил родителей.
Рыдание разрывает грудь, я больше не могу сдерживаться. Сгибаюсь пополам, хочется упасть на пол, свернуться клубком и переждать, пока эта боль не пройдет. Но вместо этого утыкаюсь лбом в чье-то плечо. Меня обнимают сразу со всех сторон, слезы текут и текут, впитываются в голубую рубашку Бемби, узнаю по ткани под щекой. Стыд требует выпрямиться, прекратить рыдать, но стоит попытаться отстраниться, и меня прижимают крепче. Она держит меня, пока дрожь не проходит.
– Эмори, – шелестят динамики.
– Да? – так же сухо отзывается где-то рядом прокурор.
– Они тебе действительно нужны? Костыли?
Пауза. Закрываю глаза. Я, правда, даже не спросил. Просто кинулся их доставать. Наверное, мне это нужно было больше.
– С ними удобней, – наконец отвечает Мори. Честность заставляет его добавить: – А Эдриану нужно было что-то исправить. Так что да. Нужны.
Оборачиваюсь к нему под слова сестры:
– Вечером получите. Хорошо получается быть жертвой, братик. Знала, что у тебя талант.
Пожимаю плечами. Из всего можно извлечь пользу. И теперь я, пожалуй, больше не буду морщиться, глядя на свое запястье. Да, для Электры я жертва, и я не могу это изменить. Но это не единственная правда обо мне, – а то, что моя сестра альпинистка, не отменяет всех остальных, в том числе намного более важных, ее характеристик.
– Как, однако, весело начинается наше утро, – замечает Лекс. – И даже готовить не сбежишь.
