– Мука, масло, сахар, соль, – ответственно перечисляет Лекс. – Можно лепешки на воде сделать. Но хочется сладкого чего-нибудь.
Бет улыбается странно:
– Пусти меня к плите, пожалуйста.
Я невольно придвигаюсь ближе. Что можно приготовить из такого набора продуктов? Но Бет явно знает, что делает. Разводит сахар парой ложек воды, ставит на огонь, превращая в густой сироп. Масло разогревается на сковороде, закипает – много, не как для обычной готовки. В него быстро вмешивается вся оставшаяся мука, выжаривается до мелких золотистых крупиц. Эл оказывается рядом, помогает влить сироп. На сковороде оказывается густое золотое тесто. Бет выключает плиту, устало встряхивает рукой.
– А это точно съедобно? – подозрительно спрашивает Рика.
Громко фыркает Винни, питавшийся куда хуже.
– Мы ели, – тихо отвечает Эл. – На выходных.
Сплетает пальцы с сестрой, приваливается к ее плечу на миг.
– Это не очень вкусно, – признается Бет. – Но сладко и съедобно.
– А еще можно чай есть, – неожиданно говорит Лекс. – Это же листики. Когда завариваешь, они нежные становятся.
– Как думаете, полночь скоро или еще нет? – тихо спрашивает Винни.
– А хрен его знает, – пожимает плечами Рика. – Часов нет, мобильников нет, сплошное единение…
– С бетоном, – подхватывает Эл. – Не с природой же!
Смеюсь вместе со всеми:
– Сестра скажет, когда пора будет идти.
Даже продолжаю улыбаться. Кажется, чай и будущие сладости вернули мне человеческий облик. По крайней мере, мысли не такие дурацкие, и нет проблемы встать и сходить в душ.
Впервые за долгое время вода действительно освежает. Остатки масла я прихватил с собой, сижу на краю ванной, ежусь от текущих по шее жирных капель и гадаю, смотрит ли Электра. Или она решила выспаться? Все равно до полуночи я никуда не денусь.
– Эй! – В дверь стучат. – Ты в порядке?
– Да. – Не сразу узнаю голос, потом догадываюсь – Винни. Понимаю, что успел подобраться, встряхиваюсь. – Да, все хорошо.
– Тогда пусти страждущих в сортир! – Звучит глухо, но Рика орет во все горло. – Ты же пожадничал отдельные ванные сделать для всех!
Из зеркала смотрит тип на редкость глупого вида. Совсем недавно я бы умер, но не вышел к ним вот так. По крайней мере, некоторые это понимают, ободряюще улыбается Бет, садится рядом. Мучная халва на удивление вкусная, но теперь еды на этаже точно не осталось.
– Если я не справлюсь с первого раза…
– С чем, с интервью? – перебивает Рика. – Обижаешь! Давай выкладывай: возраст, полное имя, школьные прозвища и всю прочую подноготную. Что там Элли может спросить?
Едва заметно запинается, называя ее по имени. Наверное, Рика единственная понимает, насколько Электра далека от хорошей девочки, которую они видели. Знает по себе.
Что сестра может спросить? Все что угодно. И вряд ли это будет касаться каких-то счастливых воспоминаний.
– Я всегда был слабей ее, – говорю, пытаясь вспомнить все задевающее, неприятное, что было в нашем общем детстве. Как однажды в школьном автобусе мне на волосы попытались налепить жвачку. Как я не подготовился к проверочной работе по математике. Как старшеклассники хотели отобрать карманные деньги. Но получается история о том, как она меня защищала. Заметила придурков в автобусе, подсказала ответы, наехала на хулиганов так, что они никогда больше к нам не цеплялись.
И ведь я тоже ей помогал. Сейчас вспоминается, как я подсказал ей, что подарить девочке, пригласившей на день рождения. Что сказать, когда ее позвали выступать на школьном празднике. И когда на вечеринке никто не подходил к ней, подошел я, и как удобно и смешно было танцевать вместе.
Да, она не раз спасала меня. Но и я не был бесполезным приложением к ней. Мы были близнецами, и у каждого имелись свои сильные стороны.
Странно, что я совершенно забыл об этом. Начал верить, что она всегда была сильной, а я – слабым, только потому что она разрушила нашу жизнь, и мне до сих пор не удалось стать кем-то, хоть отдаленно похожим на того Эдриана, каким я был. Впрочем, вряд ли это осознание поможет в следующем тесте.
Замолкаю, выдохнувшись, допиваю остатки чая. Мне тут же подливают еще. Рика чешет ручкой в затылке, изучает получившийся конспект, ей через плечо нахально заглядывает Эл. Вздыхаю. Я абстрагировался от всех в процессе, но все равно теперь такое чувство, словно только что прилюдно раздевался.
– Тебе пора смывать масло, – негромко подсказывает Нэб.
– Вернешься – перейдем к тому, что было потом, – провожает меня голос Рики.
Киваю, невольно стискивая зубы. Потом – смерть родителей. Слава богу, о ней я уже все рассказал. Суд. Тюрьма. Побег. Жизнь на улице, знакомство с теми, кого предпочел бы никогда не знать. Миротворец как способ выжить среди чудовищ. Эдриан как способ получить миску супа на благотворительной кухне.
– А ты красивый, братик, – смеются динамики.
Зажмуриваюсь. Задергивать штору смысла нет, камера висит прямо над душем, вращается в защитном колпаке.
Мстительно выкручиваю горячую воду. Ноги обжигает, зато поднимается пар. Недовольный вопль сестры служит мне наградой.
– Эй, так нечестно!
От этих слов начинает трясти. «Нечестно», серьезно? А то, что ты делаешь со мной, честно? То, что ты сделала с нашей семьей?
Упираюсь лбом в прохладный кафель, дышать тяжело. Протягиваю руку, протираю запотевший объектив.
Ненавижу тебя. Люблю тебя. Не понимаю, как мне жить с такими противоречиями.
– Если ты все-таки убьешь меня во время теста, я буду рад.
Тут же прикусываю язык, жалея о сказанном, хотя не уверен, чего именно мне жаль: что Электра из чувства противоречия не позволит мне умереть или что она может принять мои слова за руководство к действию. Или того, что я настолько плохо знаю ее нынешнюю. Не могу угадать, что она будет делать.
– Не дождешься, – сухо отрезает сестра. Добавляет с привычной, но все еще пугающей хищной интонацией: – Я пока не наигралась.
– Ужасно хочется сломать твою игрушку. – Закрываю глаза, признаваясь в этом. – Раньше всегда хотел жить, а теперь…
– Не смей, – шипит она. – Не смей, братец! Ты только недавно угробил мою жизнь, мою маску, ты со мной еще не расплатился за это!
– Я?… Я угробил? Я не расплатился?! – задыхаюсь от обвинения, вскидываю голову и руку одновременно. В последний момент отвожу удар, кулак впечатывается в стену рядом с камерой. На белой плитке остается кровь.
– Ты, братик, – жестоко подтверждает сестра. – Элли жила себе спокойно и не хотела никого убивать. В том числе тебя. А теперь, знаешь, ужасно заманчиво звучит предложение. Но я еще подумаю. Сначала ты на своей шкуре испытаешь все, через что заставил меня пройти.
