К чести юной рукодельницы Серафимы, с шубой она управилась быстро. Пришила оторвавшиеся пуговицы, заштопала дырки так, что любо-дорого посмотреть. Уж такую шубу теперь за целый рубль можно было продать… ну, за полтину — точно!
— Эх ты ж, мастерица! — расчувствовавшись, Никита Петрович схватил деву в охапку да чмокнул в щечки. — Ну, беги, беги. Потом это… награжу, чем уж смогу.
— Благодарствую, боярин батюшка…
— Да не боярин я, ты ж ведаешь!
— Все одно — благодарствую!
Строго взглянув на хозяина, девушка поклонилась в пояс. Эх, дева, дева… Вот такая же, с глазами цвета светлого весеннего неба, осталась там, в Ниене. Красавица Анна Шнайдер, дочь немецкого купца Готлиба Шнайдера. Именно его корабль и вел лоцман Никита Бутурлин из Ладоги в Ниен. Всего один корабль и был у купца Шнайдера… Зато какая красавица дочь!
— Господин, лошадь готова! — постучав, доложил Ленька. Высокий, нескладный, но жилистый, ловкий… Рыжеватые волосы, стриженные «под горшок», веснушки по всему лицу. Обычный парень, каких много. Но — к фехтованию явно имел талант! Сказать по чести, из всех своих пяти боевых холопов именно на этого нескладного с виду парня больше всего молодой господин и рассчитывал. Так, а на кого больше? Ну, разве что еще на Семена, но тот неповоротлив… Хотя дубиной бьет — закачаешься! Да какое там — закачаешься? Охнешь — не встанешь. Нет, Семка тоже полезен. Что же касается остальных… Ферапонт с Силантием староваты уже, еще покойному батюшке служили, Игнатко же слишком еще юн — и четырнадцати годков нет. Куда такому на войну? Однако ж других больше нет. Игнатку, к слову сказать, Бутурлин тоже обучал фехтованию. Вернее сказать — пытался. Боевая шпага была еще слишком тяжела для тоненького и робкого в схватке подростка. Он даже лук как следует натянуть не мог. Разве что из карабина выстрелить — то да, получалось. Зато Игнатка умел читать! Между прочим, сам выучился! И еще немножко говорил по-немецки и по-шведски — ну, к этому уж приложил руку хозяин.
— Готова, говоришь? Вон, бери шубу… Что делать — знаешь. Да! Игнат у нас где?
— Так, господине, на озерко ушел, с утра еще. Вместе с девками — за рыбой. Крючки они еще вчера поставили…
— Крючки — это хорошо, — потянувшись, Никита прищурился и посмотрел на солнце, уже поднявшееся высоко над старым кленом… Припекало уже, хоть и начало мая, ага. Судя по солнышку — дело к обеду.
— Так это… им уже давно вернуться пора.
Ленька задумчиво поморгал:
— Может, еще рыбу остались половить.
— Может. Вот ты и заглянешь на обратном пути. Только не задерживайся, ага!
— Понял, господине.
— Тогда — в путь! — в нетерпении напутствовал Бутурлин. — Скорей возвращайся! И — без пустых рук.
— Может, господин…
— Что еще?
— Может, велеть сенным обед подавать?
— Вот уж о моем обеде ты не беспокойся! — помещик зло прикусил губу. — Давай уже, поезжай живо. Жду!
— Слушаюсь, милостивец Никита Петрович!
Отправив дворового за водкой, Бутурлин в нетерпении заходил по горнице туда-сюда, и всякий раз проходя мимо окна, выглядывал, словно бы высматривал, не возвращается ли уже Ленька? Ну, рано, конечно, еще было ждать возвращения, Никита даже увидел, как выскочил из зарослей всадник, повернул на Кузьминский тракт, помчался, погоняя лошадь. Быстро, чего уж! Шубу бы только не потерял.
Усевшись на широкую лавку, покрытую медвежьей шкурой, молодой человек взял лежавшую на подоконнике недочитанную немецкую книжку о приключениях какого-то мелкопоместного саксонского дворянина, случившихся не так уж давно — во времена Валленштейна и удачливого шведского короля Густава Адольфа, с коим тогда как раз и союзничала Россия. Шведы тогда многим наподдали и, осилив едва ль половину книги, Никита Петрович уже знал — почему. Здесь не только в воинской дисциплине дело. Полковая артиллерия! Вот оно что! Легкие — почти при каждом батальоне — пушки. Где надо — развернули, пальнули, куда надо — запрягли лошадок, подвезли. Нет, все-таки артиллерия в бою — первое дело. Особенно когда кавалерия летит лавой, какие-нибудь там польские или венгерские гусары… Вот по ним-то — прямой наводкой, шрапнелью! Да потом — мушкетный залп. Быстро весь гонор слетит, так-то!
Впрочем, это многие полководцы знали. Тот же Валленштейн, Густав Адольф, Якоб Делагарди, а из наших — покойничек князь Михаил Скопин-Шуйский, что был отравлен еще в Смуту не пойми кем. Да и не очень тогда и искали, кто отравил, оно и понятно — Смута!
Да уж — глянув в книжку, Бутурлин покачал головой. Теперь уж таких полководцев нет, поизмельчал народ. Хотя… Государев воевода князь Петр Иванович Потемкин! Этот — да. Этот — может. Ничуть не хуже Валленштейна или какого-нибудь там Батория! Вот под началом такого человека можно и повоевать… как уже случалось с года два-три назад в Речи Посполитой, как раз перед знаменитой Переяславской радою. Лихое времечко было, ага! С тех пор и воевода-князь Никиту Бутурлина запомнил, как воина храброго и деятельного…
Эх, поскорей бы призвал государь! Должен, должен призвать, в самое ближайшее время! Раз уж война идет, так — почему бы… Повоевать! Отвлечься от всех мыслей паскудных, от светлого образа Анны, Аннушки, Анюты… Эх! Да где же это черт Ленька? Да привезет ли он водку, наконец?!
Кто-то осторожно постучал в дверь. Никита Петрович обрадованно отбросил книгу:
— Ленька! Уже? Вот молодец!
— Господине, можно?
Нет, не Ленька. Да и как он мог успеть? Девчонка та, сенная, холопка — Серафима. Однако же — мастерица, да.
— Чего тебе? — скосив глаза, хмуро бросил Бутурлин. — Обедать — нет, не буду. Вот, как Ленька вернется — тогда поглядим.
— Я, батюшко, не про обед, — переступив порог, девушка низко поклонилась. — Наперсток забыла.
— Наперсток? Ну, иди, посмотри тут…
Пожав плечами, молодой человек вновь потянулся к книжке — все ж лучше умного немца почитать, чем болтать по-пустому с глупой холопкой.
— Ой, батюшка… Может, наперсток-то мой под лавку закатился? Я погляжу?
— Погляди, погляди…
Склонилась девка, руками под лавкой зашарила… Платок ее скромненький, белый, развязался, упал… да прямо барину на колени.
— Ой!
Смутилась холопка, на хозяина глянула… Волосы пышные от бьющего через окно солнышка золотом сусальным блеснули, глазищи голубые словно ожгли огнем! А как ресницы затрепетали! Ох, красива девка-то, красива… И как это он, Никита Петрович, раньше такое богатство не углядел? Впрочем, обижать девушку не хотелось. И что с того, что он, Бутурлин, помещик, а она — его девка дворовая? Все же — человек. Мастерица какая… и вот — красавица, да.
— Ты, милая, может, кваску хочешь? — прогнав грустные мысли, улыбнулся помещик.
— А, господине, испила бы! — губки пухленькие растянулись в улыбке, глазки голубенькие заблестели. — Коли угостишь — выпью.
