Да еще совсем не оправилась русская земля после Смуты, еще хитрили-мутили бояре, нашептавшие царю-батюшке велеть по всей России принимать медные деньги наравне с серебряными (по той же цене, ага!). Да еще Никон со своей реформою! Люди нищали, все больше и больше становилось недовольных, еще немного — и восстанут людишки, и вот тогда придут щведы…
— Хорошие у вас, русских, мушкеты, — хватанув вторую кружку, признался Фельтског.
Бутурлин покривил губы:
— У нас не мушкеты, Йохан. У нас пищали. Чуть менее мощные, чем мушкет… но лучше, чем аркебуз.
— Пист-чали… С кремневым замком?
— Есть и с кремневым.
— Вот! — капитан стражи наставительно поднял вверх большой палец. — Есть. А у нас — нет. Даже в крепости — нет. Одни фитильные замки. А если дождь, сырость? Да тот же ветер…
— Ветер и кремням помеха… — отмахнулся Никита Петрович. — Крышку с затравочной полки надобно быстро отодвигать. И обратно же — задвигать. Не у всех получается. Сноровка нужна, да. Так что там с медью?
— Говорю же — ждем. Я дам знать. Ты не шатайся покуда — опасно. Вдруг да узнает кто?
— Меня — да узнает? — расхохотался лоцман. — Ты сам-то сразу признал? А уж сейчас… на бородищу мою погляди! Из-за нее уже и девки не любят!
— Ну да, ну да, не любят… То-то ты веер купил! — Йохан кивнул на засунутый за пояс Бутрлина веер и ухмыльнулся.
— Ну, это так… тихвинским своим везу.
— Ага, тихвинским… В теремах тараканов бить!
Никита Петрович не выдержал, расхохотался — рассмешил швед. Да тот и рад — и сам заулыбался, поднял кружку:
— За нас с тобой выпьем, Никита! Ты это… — швед вдруг стал серьезным, как никогда. — Знай. Ежели вдруг меж нашими странами война… я с тобой лично воевать не буду!
— И я с тобой не буду. Чего ради нам воевать?
Герр Антон Байс с Герхардом расположились на углу, рядом, внимательно наблюдая за встречей.
— Я же говорил, что Фельтског приложил руку к побегу этого русского! — скосив глаза, торжествующе заметил «жених».
Байс покивал:
— И значит — его родич, секунд-майор Хольберг. Но свалить его будет непросто, сразу тебе говорю. Слишком уж влиятелен, да и комендант его ценит. Ничего! Побег заключенного — это прямое предательство! Свалим.
— Так, может, пора написать уже на этого Фельтскога хороший донос?
— А, пожалуй, уже и пора, — подумав, покивал щеголь. — Не анонимно, я подпишусь и ты — тоже. Скажем, случайно увидели повешенного… Очень удивились и, как могли, проследили.
— Думаете, капитана сразу же арестуют, герр Байс?
— Арестуют, да. Только писать надо на имя генерал-губернатора Горна, пока тот еще здесь.
Простившись с приятелем, слегка захмелевший Бутурлин направился было к пристани, но почти сразу передумал и, погладив лаковую ручку веера, повернул обратно, в доходный дом. Ниен — маленький город, все близко, и уже очень скоро молодой человек стучался в знакомую дверь.
Отворила горничная. Увидев Никиту, удивленно приподняла бровь:
— А мадам Марго нет. Ушла. Куда — не сказала. Судя по вечернему платью и заказанной карете — отправилась на какой-нибудь бал. Их нынче много.
— Жаль, — искренне огорчился лоцман. — А, впрочем — пусть себе веселится. Вы не могли бы передать… вот это…
Молодой человек протянул горничной веер.
Девушка поклонилась:
— О, да, конечно. Не извольте беспокоиться, господин. Сразу же передам, как только госпожа вернется.
— Ну, вот и славно.
Когда Бутурлин вышел из дома. Байс и Герхард переглянулись.
— И что он все сюда таскается? Так понравилась Бригитта-Марго?
— Бригитта любому понравится, — презрительно усмехнулся негоциант. — Правда, в последнее время я все время спрашиваю себя — а не слишком ли много стала эта девочка знать?
«Женишок» недобро прищурился, некрасивое лицо его стало еще угрюмей:
— Так, может, ее того…
Он чиркнул себя пальцем по шее. Весьма красноречивый жест.
Господин Байс дернул шеей:
— Можно и того. Даже нужно. Но, однако же, не сейчас. Позже.
— А с Жозефиной что? Они ж подруги.
— Думаешь, Бригитта может ей что-то разболтать? Что ж… тогда обеих. Сам и исполнишь.
— С удовольствием, герр Байс! — В глазах Герхарда вспыхнула на миг самая гнусная радость, радость осуществления давно задуманной мести. — А то строят из себя… Шлюхи!
— А наш герой, кажется, собрался на тот берег, — сворачивая за торговые рядки, показал купец. — Беги к лодочникам, друг мой. Нет-нет, не сейчас… дай ему отчалить… ага… можно, пошел.
* * *
Опанас Паисьев сын по прозвищу Ровинь караульную службу любил не особенно. Заступая на вахту, всегда ворчал, рад был бы хоть с кем-нибудь поменяться. Скучал детинушка на посту — мочи нет! Обычно ведь ничего не происходило — никто на шняву не рвался, не нападал, совсем наоборот даже. Однако назначенный шкипером Петруша Волк оказался человеком неумолимым. Сказано — надо вахту нести, значит, все и будут нести — по очереди. И никому не позволено отлынивать, пусть только попробует кто, ага!
Со всеми спасскими ватажниками новоявленный шкипер переговорил лично, к каждому присмотрелся, о каждом составил свое личное мнение, каждого приставил к делу. Кого — на паруса, кого — в абордажную команду, а тех, кто поумнее — к пушкам. Четыре двенадцатифунтовых орудия — это уже было кое-что, плюс еще парочка снятых с «Красы морей» кулеврин. Да и мушкеты не приходилось сбрасывать со счетов: тяжелая пуля проламывала корабельный борт на раз. Конечно, с близкого расстояния.
Ровиня к парусам не подпускали и мушкета тоже не доверили, дали в руки широкую абордажную саблю, чему детинушка оказался весьма даже рад! Он с детства привык всех своих врагов терзать, рвать, отсюда и прозвище — Рвинь — Ровинь, буквицу «о» уж для благозвучия вставили. Так что сабелька — самое что ни на есть то, что нужно. В абордажном бою Ровинь, пожалуй, превосходил многих — и на хольк, вон, взобрался первым, а уж дальше пошел крушить, только кровавые брызги летели — раззудись, плечо! Нравилась детинушке кровавая схватка, чего уж… А вот ждать да в карауле стоять Опанас страсть как не любил. Потому как — скучно. Недаром ведь в народе говорили: ждать да догонять — хуже нету.
Иные вот как-то к вахте да караулам притерпелись. Кто как выкручивался. Кто-то сам про себя загадки разгадывал, кто-то сказки вспоминал от нечего делать, иные же учили назубок паруса — все эти брамсели, марсели и прочие гроты — язык сломаешь, не выговоришь! У Ровиня ни к какой учености душа не лежала, а потому на вахте он предпочитал подремать… так, одним глазком только, мало ли — проверит Петруша Волк. Шкипер нраву крутого — бывший злодей, разбойник, пират… Впрочем, почему бывший? Все они тут лиходеи, все.
