Ну, уж нет! Сдаваться Бутурлин не собирался. Бросив камзол и шпагу, собрал все силы, рванул… Теперь уж, налегке, бежалось куда как легче. Все верно, шпага сейчас ни к чему — мешает только. Все одно, если и нагонят, так не поможет никакой клинок, никакая дестреза. Хоть какой диестро — а с дюжиной вооруженных солдат не совладать. Значит, и не нужна шпага, и не жаль ее — новая будет, ничуть не хуже.
Вот и лес… славно. А где же эта чертова тропа? Где же?
— Слева, слева заходите! Окружай!
— К болоту его гони! К болоту!
Сами того не зная, враги помогли беглецу выбрать верный путь. Раз уж гнали к болоту — туда и бежать, туда ведь и нужно было… Ага, вот и тропа! Видно, по ней совсем недавно что-то тащили… что-то тяжелое. Или это просто сани-волокуши, на которых крестьяне ездили круглый год, даже и летом. По грязи-то не всякая телега пройдет, а вот волокуши — те везде. Где лошадь проберется, там и они тоже. Чего-то везли, да…
— Эй, русский! Сдавайся! Ты окружен.
Сдаваться? Ну-ну! Поглядим еще…
Впереди закачались камыш и осока, рогоз с коричневыми бархатными шишками. За ними виднелись чахлые деревца — осинки, березки, елки. Болото! Однако где же гать?
— Капрал! А ну, пальните-ка для острастки. Можете ранить, но не тяжело.
— Слушаюсь, господин Байс!
Байс? Нырнув в камыши, лоцман закусил губу. Антон Байс… Не тот ли это Байс… Ну, да, да, так оно и есть! То-то рожа показалась знакомой.
Вразнобой грянули выстрелы. Пули прошуршали в камышах, над самой головою упавшего в заросли и болотную грязь беглеца.
— Ну, полезайте, что встали? — донесся хриплый голос Байса. — Вытащите его оттуда живей.
— А может, лучше выкурить? — с усмешкой предложил капрал. — Подожжем камыши — сам выскочит. Прямо к нам в руки!
Байс холодно кивнул:
— Хорошо. Делайте, как сказали.
Кто-то из солдат вытащил огниво, заклацал кремнем по стальной пластине. Потянуло дымком…
Вот ведь, собаки! — поежился лоцман. Так и впрямь — выкурят.
Пока спасало то, что свежий камыш и рогоз горел плоховато. Но все же — горел; занялся, вспыхнул…
Вот в дыму-то и выскочить! Сейчас станет погуще… Черт! Налетевший ветер погнал дым не в лес, как надеялся Никита Петрович, а в болото. Становилось как-то неуютно: жарковато, угарно. Густой беловато-сизый дым лез в глаза, в нос, в горло… Ах ведь, сволочи! Еще немного и… Да где же, черт побери… Алатырь Татарин что, не успел? Или это совсем другое место?
Не выдержав, Бутурлин вскочил и, покинув свое убежище, побежал в лес, кашляя и петляя, как заяц…
— Вон он, вот он! Держи!
Шведы быстро окружили беглеца со всех сторон, и Никита рванулся обратно к болоту, к спасительным камышам, осоке и рогозу, туда, куда еще не добрался огонь. Упал, распластался, пополз…
Позади послышались чавкающие шаги погони…
Похоже, что не уйти. Правда, арест вовсе не значит немедленной смерти. Арестовывали и раньше, и что? Выбрались! Выбрались тогда, выберемся и сейчас. Жаль вот только, задумка не вышла…
Бутурлин уже приготовился подняться на ноги, как вдруг со стороны болота ударил мушкетный залп! Именно залп — гулкий и грозный. Тяжелые свинцовые пули ударили в группу столпившихся для погони солдат, терзая тела в клочья!
— Что? — закричал, закружился капрал. — Что такое? А ну за деревья! За деревья, Живо!
Увы, спрятаться в лесу за деревьями солдатам не удалось — там их уже поджидали.
— Целься… Пли!
И снова грохот, и пороховой дым, терзающие людские тела тяжелые мушкетные пули!
— Второй плутонг… Огонь!
Грохот! Вопли раненых шведов… кровавый кошмар.
И снова залп…
Когда дым рассеялся, из дюжины шведских молодцов остался в живых лишь один. Стоя на коленях, щуплый рыжий солдатик жалобно просил пощады…
— А не нужен ты нам, — подойдя ближе, Алатырь Татарин спокойно выстрелил из пистолета бедолаге в грудь. Швед рухнул назничь.
— Никита Петрович! — опустив дымящийся ствол, Алатырь вгляделся в болото. — Никита Петрович, ты жив?
— Да жив, — Бутурлин наконец выбрался из камышей и осоки и, вытерев чумазое от дыма лицо, улыбнулся.
Глянув на него, Алатырь Татарин внезапно расхохотался:
— Ты, Никита Петрович, нынче на арапа похож. Такой же черный.
— Осмотрите здесь всех, — глядя на идущих по гати людей — вооруженный отряд, ожидающий прихода русской рати — распорядился лоцман. — Да я и сам гляну. Сколько у тебя людей. Алатырь?
— Две сотни! — с гордостью доложил Татарин. — Здесь еще не все. С оружием, правда, плоховато. Пару дюжин мушкетов сыщется, да с дюжину пистолей. С зельем пороховым тоже не ахти. Да и с саблями… У нас все рогатины больше. Понятно ведь — откуда у крестьян да плотовщиков мушкеты да сабли?
— Понятно, — Никита Петрович покивал и вновь улыбнулся. — Ну, порох да сабли я вам достану. Зря, что ли, у меня Петруша Волк невдалеке обретается?
Все шведские солдаты погибли. Дострелили еще лишь раненного в голову капрала. А вот купчишка, щеголь Антон Байс как в воду канул. Ушел!
* * *
Колокола на монастырской звоннице отбили последний вечерний час. Наступала ночь, и князь-воевода Петр Иванович Потемкин, позвав слуг, велел готовиться ко сну.
— Кваску на ночь принесите, — приказал князь, с помощью верных слуг сняв шубу и ферязь. Оставшись в одном домашнем зипуне с роскошною вышивкой и жемчужными пуговицами, воевода уселся в резное кресло и, вытянув ноги, позволил холопам снять сапоги, переобулся в турецкие мягкие туфли.
— Свечи все зажигать, Иване Петрович? — с поклоном поинтересовался старый тиун, бывший при князе уже лет как с десяток и досконально знавший все привычки воеводы. Знал, знал слуга — князюшка сразу не засыпал, перед сном любил почитать или сыграть партию в шахматишки.
Шахматы как раз тут и стояли — уже расставленные на золоченой доске.
— Все, все зажигай, будто не ведаешь, — буркнув, Потемкин скосил глаза на фигуры… немного подумал и, махнув рукой, потянулся к лежащей на столе книге. «Лопе де Вега. Поэмы».
— Латынь, батюшко? — поправил бронзовый подсвечник верный слуга.
Князь хмыкунл:
— То, Никеша, гишпаньский. Язык красивый, звучный… Учу вот. Но ты прав — на латынь похоже. Принесли квасу?
— А как же, кормилец?
— Тогда ступайте. Ступайте уже.
Князь-воевода очень любил такие вот поздние вечерние часы, когда все неотложные дневные дела уже сделаны, когда можно, помолясь, заняться ненадолго чем-то приятным — книжицу вот, почитать, сыграть в шахматы…
