Я чувствую головокружение.
Джеффри бьет кулаком по стене и пробивает ее насквозь, словно она сделана из картона. От силы его удара во все стороны разлетается штукатурка, и кажется, что все здание трясется.
Мама.
– Мне надо идти, – говорю я и резко вскакиваю на ноги, опрокинув стул.
Я даже не забираю свой рюкзак, а просто несусь к выходу.
– Клара! – кричит Анджела мне в спину. – Джеффри… стойте!
– Пусть идут, – говорит ей Кристиан, когда я подхожу к двери. – Им нужно вернуться домой.
Я не знаю, как добралась до дома. Просто внезапно оказываюсь в машине на нашей подъездной дорожке, стискивая руль так сильно, что костяшки пальцев белеют. В зеркале заднего вида отражается пикап Джеффри, припаркованный прямо за мной. И теперь, оказавшись здесь и, вероятно, нарушив с дюжину правил дорожного движения, чтобы поскорее добраться домой, какой-то частью я хочу убраться подальше. Лишь бы не заходить внутрь. Но я должна это сделать. Я должна узнать правду.
Уверена, Анджела ошибалась и раньше, пусть я и не могу вспомнить, когда именно. Она бывала не права. У нее часто возникают безумные теории.
Вот только в этот раз она не ошибается.
В своем сне я вижу не похороны Такера на Аспен-Хилл. А мамины.
У меня такое чувство, будто я долго каталась на аттракционах Диснейленда, и теперь все кружится, особенно голова, даже если все остальное тело неподвижно. Мои эмоции – это ядреный коктейль из облегчения, что Такеру ничего не угрожает, смешанного с шоком, безумной болью, чувством вины и совершенно другим уровнем горя и замешательства. Меня сейчас стошнит. И мне хочется просто упасть на землю и заплакать.
Я выхожу из машины и медленно поднимаюсь по ступенькам к дому. Я чувствую, как по пятам шагает Джеффри, пока открываю входную дверь и движусь через прихожую, мимо гостиной и кухни, прямо к маминому кабинету. В приоткрытую дверь мне видно, как она что-то сосредоточенно читает на своем компьютере.
Меня окутывает странное спокойствие. Я тихо стучу костяшками пальцев по дереву. Она поворачивается и смотрит на нас с Джеффри.
– Привет, мои дорогие, – говорит она. – Хорошо, что вы уже дома. Нам нужно поговорить о…
– Обладатели ангельской крови живут лишь до ста двадцати лет? – выпаливаю я.
Ее улыбка исчезает. Она переводит взгляд с меня на Джеффри, стоящего за моей спиной. А затем вновь поворачивается к компьютеру и выключает его.
– Анджела сказала? – спрашивает она.
– Да какая разница, откуда мы узнали? – взрываюсь я, и мой пронзительный голос режет уши. – Это правда?
– Идите сюда, – просит она. – Садитесь.
Я опускаюсь в одно из ее удобных кожаных кресел. Но Джеффри скрещивает руки на груди и остается стоять в дверях.
– Значит, ты скоро умрешь, – говорит он совершенно равнодушным голосом.
– Да.
Его лицо бледнеет от тревоги, а руки повисают по бокам. Думаю, он ожидал, что она станет все отрицать.
– И ты собираешься умереть только потому, что Бог решил, будто мы не должны жить слишком долго?
– Все гораздо сложнее, – возражает она. – Но по сути так оно и есть.
– Но это же несправедливо. Ты еще молода.
– Джеффри, сядь, пожалуйста, – просит мама.
Брат опускается в кресло рядом с моим, и она поворачивается к нам, чтобы смотреть на нас обоих, но несколько мгновений молчит, словно собирается с мыслями.
– Как это произойдет? – спрашиваю я.
– Не знаю. У каждого из нас по-разному. Но с прошлой зимы я становлюсь слабее с каждым днем. И это особо заметно в последние несколько недель.
Частые головные боли, мучающие ее. Усталость, которую она списывала на проблемы на работе. Постоянно мерзнущие руки и ноги, словно привычное тепло покинуло ее. Новые морщинки. Тени под глазами. То, как она в последнее время предпочитает больше сидеть и много спит. Не могу поверить, что не догадалась раньше.
– Значит, ты слабеешь, – говорю я. – А потом что? Просто исчезнешь?
– Мой дух покинет это тело.
– Когда? – спрашивает Джеффри.
Она одаривает нас печальным, задумчивым взглядом, который мне так хорошо знаком.
– Не знаю точно.
– Весной, – вставляю я.
Потому что уж в этом-то я уверена. Это мне показал сон.
Что-то горячее и тяжелое поднимается в моей груди, ревет в ушах и выдавливает кислород из легких. Я хватаю ртом воздух.
– Когда ты собиралась нам рассказать?
Ее полуночные глаза вспыхивают сочувствием, которое я нахожу ироничным, ведь это она умирает, а не я.
– Тебе нужно было сосредоточиться на своем предназначении, а не на мне. – Она качает головой. – И, полагаю, я в какой-то степени поступила эгоистично. Мне не хотелось умирать. Но я собиралась рассказать вам все сегодня, – говорит она с очередным усталым вздохом. – Я попыталась сказать тебе утром…
– Но мы же можем что-нибудь сделать, – перебивает Джеффри. – Обратиться к какой-нибудь высшей силе, верно?
– Нет, милый, – ласково отвечает она.
– Мы можем помолиться или сделать еще что-нибудь, – настаивает он.
– Мы все смертны, даже обладатели ангельской крови. – Она встает, а затем опускается на колени перед стулом Джеффри, положив свои руки поверх его. – Теперь пришла моя очередь.
– Но ты нужна нам, – выдыхает он. – Что будет с нами?
– Я много думала об этом – говорит она, – Думаю, что будет лучше, если ты останешься здесь и закончишь учебу. Поэтому я передам опеку над тобой Билли, которая согласилась за тобой присматривать. Если ты не против.
– Не папе? – с дрожью в голосе спрашивает Джеффри. – Папа вообще об этом знает?
– Твой отец не… У него нет возможности заботиться о тебе.
– Ты имеешь в виду, у него нет на нас времени, – безжизненным голосом поправляю я.
– Ты не можешь умереть, мама, – говорит Джеффри. – Не можешь.
Она обнимает его. Долю секунды брат сопротивляется, пытаясь вырываться из ее рук, но потом сдается и успокаивается. А через мгновение его плечи начинают трястись, а из груди вырывается ужасающее и грубое рыдание. Как только я слышу этот животный звук, во мне что-то надламывается. Но я не плачу. Мне хочется злиться и обвинять маму в том, что она всю жизнь врала нам и что она бросает нас, а еще пинать стены. Но и этого я не делаю. В голове всплывают слова, которые она сказала сегодня утром. Я думала, что она говорила обо мне и Такере, но теперь нет сомнений, мама говорила обо мне и себе.
Я медленно соскальзываю на пол и на коленях подползаю к креслу Джеффри. Мама отстраняется и смотрит на меня блестящими от слез глазами. Она раскрывает объятия, и я прижимаюсь к ней. Меня окутывает смесь ее духов с ароматом розы и ванили и дезодоранта Джеффри. Я ничего не чувствую, словно выплыла из своего тела и отключилась от всего происходящего. Я даже вздохнуть не могу.
