– Ну, как вы держитесь?
Джеффри не отводит взгляда от окна и делает вид, будто не услышал ее. Она смотрит на меня.
– Сама не понимаю, – отвечаю я.
– Да уж, такие новости получаешь не каждый день.
– Это точно.
– Но это хорошая новость, – говорит она. – Твой отец – истинный ангел. Ты ведь понимаешь это?
Звучит так, будто это нечто хорошее. За исключением того, что мы с Джеффри были рождены для какой-то определенной цели.
– Но прямо сейчас это воспринимается несколько странно.
Билли бросает взгляд на Джеффри в зеркало заднего вида.
– Эй, галерка, есть кто живой?
В ответ раздается ворчание. Обычно у Билли получается очаровать Джеффри и выманить у него случайную улыбку, в каком бы настроении тот ни находился. Думаю, всему виной то, что она очень милая. Но сегодня брат совершенно не в духе.
– Конечно, странно, – говорит Билли мне. – Ведь ваш мир в одно мгновение перевернулся с ног на голову.
– Ты когда-нибудь встречала Трипларов? – через минуту спрашиваю я.
– Да, – подумав и почесав затылок, отвечает она. – Двоих, если не считать тебя и зануду с заднего сиденья, за все мои сто двенадцать лет жизни на земле.
– А они чем-то отличались? Ну, от других обладателей ангельской крови?
– Честно говоря, я не очень хорошо их знала. Но выглядели и вели себя они так же, как и все остальные.
– Тебе сто двенадцать лет? – вдруг спрашивает Джеффри.
Милая улыбка на лице Билли сменяется озорной.
– Разве мама тебя не учила, что неприлично спрашивать у женщины ее возраст?
– Ты только что сама это сказала.
– Тогда зачем ты переспрашиваешь? – парирует она.
– Значит, тебе осталось жить всего восемь лет, – бурчит он, не отрывая взгляда от коленей.
Я чувствую легкую тоску от мысли, что Билли умрет через восемь лет. Ведь это означает, что она не так уж долго пробудет в моей жизни. Меня немного утешало, что после смерти мамы Билли останется с нами. Что в ее лице нам удастся сохранить крошечный кусочек мамы, потому что они провели вместе много времени и у них осталась куча воспоминаний об этом.
– Восемь лет – это не так уж и много, – говорю я.
– Но их вполне хватит для того, что я запланировала.
– И для чего же?
– Во-первых, мне хочется узнать вас получше. Я никогда не соглашалась с этой частью гениального плана ваших родителей. И знаешь, когда ты был карапузом, я меняла тебе подгузники.
Она подмигивает Джеффри, и тот краснеет.
– Не поймите меня неправильно. У них были свои причины оградить вас от общения с обладателями ангельской крови. И это важные причины. Но зато теперь я могу проводить время с вами. Сходить на ваши выпускные. Помочь вам собрать вещи в университет. Я слышала, ты, Клара, едешь в Стэнфорд?
– Да. В Стэнфорд.
Я уже отправила подтверждение. Ведь, по словам Анджелы, мне суждено туда попасть.
Билли кивает.
– Мэгс всегда нравился этот университет.
– А ты училась с ней?
Она фыркает.
– Боже, нет, конечно. У меня никогда не хватало терпения ходить на занятия. Так что моими учителями стали ветер, деревья, ручьи и реки.
Мы сворачиваем на школьную парковку.
– И на этой ноте позвольте откланяться, – с улыбкой говорит Билли. – А вам пора чему-нибудь научиться.
Мне хочется рассказать Такеру о папе, но каждый раз, когда я пытаюсь придумать, что сказать, то даже в моей голове это звучит глупо: «Знаешь, вчера в город приехал мой отец. И он оказался ангелом. Что делает меня невероятно особенной даже по меркам обладателей ангельской крови. Представляешь?»
Я бросаю на него взгляд. Похоже, Такер внимательно слушает учителя политологии. И даже этот сосредоточенный вид ему идет.
«Препод собирается устроить тебе опрос», – мысленно говорит мне Кристиан.
Я выплываю из собственных мыслей и поворачиваюсь к мистеру Андерсону.
– Итак, кто знает, какие права были включены в Первую поправку? Клара, скажешь нам?
– Хорошо. – Я опускаю взгляд на свою чистую тетрадь.
«Конгресс не должен издавать законы, касающиеся установления религии; запрещающие свободу вероисповедания; ограничивающие свободу слова, печати и право народа на мирные собрания и обращения к правительству с петициями об удовлетворении их жалоб», – приходит мне на выручку Кристиан.
Я озвучиваю его слова классу.
– Молодец.
Похоже, мистера Андерсона впечатлило, что я это запомнила. Так что он спрашивает другого ученика, и я выдыхаю. А затем улыбаюсь Такеру, который смотрит на меня с таким видом, будто не может поверить, что ему досталась такая гениальная девушка.
«Спасибо», – повернувшись к Кристиану, мысленно благодарю я.
Он кивает.
Моя эмпатия мигает и за минуту разгорается во всю силу, как одна из ламп дневного света над головой. А затем меня окутывает скорбь. И одиночество. И горечь оттого, что в жизни больше не случится ничего хорошего. Поле, на котором стоит Семъйяза, залито солнечным светом, но он не чувствует этого тепла, запаха молодой травы под ногами и свежести, витающей в воздухе после весеннего дождя, а также дуновений ветра. Вся эта красота принадлежит свету. Но не ему.
Мне пора бы привыкнуть к его появлениям и к тому, как он на меня влияет.
«Чернокрылый снова здесь?» – вновь объявляется Кристиан.
Видимо, он почувствовал мое беспокойство. Так что я в ответ мысленно киваю.
«Что нам делать?»
«Ничего. Лучше всего игнорировать его».
И тут мне в голову приходит мысль, что, возможно, это не так. Я выпрямляюсь и поднимаю руку, а затем прошу у мистера Андерсона разрешения выйти из класса, туманно намекая, что мне срочно нужно в туалет по девчачьим делам.
«Куда ты собралась? – встревожившись, спрашивает Кристиан, когда я начинаю собирать свои вещи. – И что задумала?»
«Не переживай. Я хочу позвонить папе».
Я звоню домой из учительской. Трубку поднимает Билли.
– Неприятности? – тут же спрашивает она.
– Папа рядом?
– Да, сейчас позову.
В трубке повисает молчание, затем до меня доносятся приглушенные голоса и тихие шаги.
– Да, Клара, – говорит папа. – Что случилось?
– Семъйяза здесь. И я решила, что ты захочешь узнать об этом.
Он на мгновение замолкает.
– Буду у тебя через минуту, – наконец отвечает он.
