Байк так и остался стоять под кустами сирени. Спереди на нём был нарисован пёс: пятнистый, с висячими ушами и длинными крепкими лапами. Морда у пса была такая, словно он приглядывается и принюхивается к летящей под колёса дороге. Ужасно хотелось залезть в седло, подержаться за руль…
Но смелости хватило только погладить нарисованного пса.
– Молодец! – прозвучал низкий хрипловатый голос.
Марья Моревна подошла совершенно неслышно, как из воздуха сгустилась.
Рука у Вари отдёрнулась сама, словно нарисованный пёс её укусил.
– Молодец, что в седло не лезешь, остерегаешься. Он у меня с норовом, кому попало в руки не даётся. Сядет кто чужой и окажется… далеко окажется, в общем. Ну-ка… Свои, свои! – Она похлопала по рулю. – Вот теперь можно. Садись!
На Марьином байке сиделось как на лихом коне, который вот-вот заржёт и поскачет невесть куда, только пыль столбом из-под копыт. От него пахло бензином и кожей, а от Марьи Моревны – странными духами с густым травяным ароматом. Наверно, так пахнут дальние странствия с приключениями…
– О! Голова садовая! – Марья хлопнула себя по лбу и принялась шарить по карманам. Вытащила что-то маленькое, зажала в кулаке и зашагала к дому. Любопытство погнало Варю следом.
– А сидишь ты ничего, с толком, – одобрительно сказала Марья Моревна. – Кровь, она сказывается. Верхом ездить хочешь?
От восторга у Вари перехватило горло. Получилось только кивнуть.
– У меня тут конюшня неподалёку. Если бабушка отпустит, можешь со мной поехать, поучиться.
– Отпустит, конечно!
– А падать не боишься?
– Нет! – Варя затрясла головой от возмущения.
– Не зарекайся! – предостерегла Марья Моревна. – Падать тот не боится, кто уже падал, поднимался и опять в седло лез. Ну, посмотрим…
Бабушка несла из дома в сад стопку пластиковых стульев. Лялька тащила за ней пластиковую табуретку.
– Василиса, прости, чуть подарок передать не забыла. Ящерка не приедет, форс-мажор у неё: шахту залило малахитную. Вот, тебе отвезти велела.
В бархатной коробочке оказалась брошка: на тонком стебле ажурный лист, выточенный из зелёного камня, и маленький алый с золотом цветок. В сердцевине у него горел, сыпал искрами прозрачный камешек.
– Красота-а-а… – восхищённо протянула Марья Моревна.
– Красота, – согласилась бабушка. – Нигде больше таких мастеров нет, как в горе у Ящерки. Завтра же надену! А пока пошли всё на лужайку таскать.
Пластиковые столы, кресла и стулья носили все, даже Лялька. А Марья Моревна перетаскивала и раскладывала на земле какие-то огромные щиты.
– Баб, а что это такое? – шёпотом спросила Варя.
– Танцпол.
– Танцы будут, да?
– Конечно!
Варя чуть не хихикнула, но удержалась.
– Баб, а Марья Моревна не надорвётся? Эти штуки вроде тяжёлые.
– Не надорвётся. Она же поляница удалая. Сила у Марьи немереная, не всякий богатырь её одолеет.
– А что… – начала было Варя и прикусила язык. Бабушка точно пошлёт в книге посмотреть, что такое поляница, да ещё так глянет… – А что у неё за духи такие? Вроде травой пахнут.
– Это и есть емшан-трава, полынь. В степи знаешь как полынью пахнет, особенно в жаркий день, аж голова кружится… – Бабушка прикрыла глаза. – Запах в волосы въедается, в одежду, долго-долго держится. Эх, давно я в степи не была… Составляй столы в ряд, заговорились мы с тобой. Да сбегай в кухню, скажи Прохору, что нам обедать пора.
Кухня стала огромной – такой, что конца-краю не видно. Столов и плит – не сосчитать. Невидимые руки просеивают муку, месят тесто, чистят картошку – и всё так быстро и сноровисто, что бабушка наверняка осталась бы довольна. Болтовня и хихиканье сливаются в неразборчивый гул, а посреди всего этого расхаживает Прохор.
– Проша, нам бы пообедать…
– Сейчас-сейчас…. Эй, болтушки, не лениться там у меня! Пельменей сварим, вот и ладно будет.
– А на праздник только пироги будут, да?
– Пироги всякие, ну там ещё что по мелочи… Надо, чтобы гости довольны остались. На заставе добры молодцы щи да кашу варят сами, тут большого уменья не надо. Дичину добудут – мяса нажарят. Вот пирогов там в заводе не бывает, а хочется небось пирожка-то! У нас и поедят в охотку, и с собой возьмут. Захотят, мы и пельмешков им сварим, у меня впрок много нащипано да наморожено.
Пельмени у Прохора были на славу. Ели их и с маслом, и с горчицей, и со сметаной. Потом Ляльку уложили спать и отдохнули сами. Потом все вместе расставляли и накрывали столы, натягивали тент…
Ночью над домом кружила летучая мышь. Огромная, чёрная: выныривала из темноты и опять в ней растворялась. Бесшумно парила над домом, заглядывала в окна. Потом полетела навстречу полной луне и исчезла.
На рассвете тихо тренькнул будильник. Варя выскользнула из постели, положила рядом с Лялькиной подушкой фенечку. Кот Василий приоткрыл жёлтый глаз, глянул сердито и опять уснул. Васька в новом сарафане сидела на подоконнике, независимо вздёрнув нос.
С бисерной лягушкой в кулаке Варя на цыпочках прокралась в бабушкин кабинет. Там на столе рядом с ноутбуком стоял поднос, а на нём – невозможной красоты пирог.
Сверху на пироге разместился целый город. Дома, сады, крепостные стены – всё из румяного, с блестящей корочкой теста, расписано яркой цветной глазурью… Прохор постарался, больше некому!
И точно, на пироге красовалась сахарная надпись: «Ат Прошы». Варя пристроила свою лягушку рядом. Получилось очень даже ничего.
Послышались лёгкие шаги, запахло ландышем – вошла бабушка. Вошла и остановилась на полушаге, глядя на стол. Постояла, взяла бисерную лягушку, подержала её на ладони. Погладила по пятнистой спинке, прижала к щеке…
– С днём рождения, баб… – пробормотала Варя.
Бабушка вздрогнула и посмотрела на внучку так, словно в первый раз её увидела – откуда-то издалека.
– Спасибо, Варюша. Спасибо, хорошая ты моя.
– Тебе нравится? – осмелела Варя.
– Очень! Это ты сама сделала?
– Ну да. Меня Юля научила, она в кружок ходит. Тебе правда нравится? А то Прохор говорит, что лягушка сердитая и насупленная.
– Так это мой портрет. Вот такая я и была, когда в болоте сидела. Это кикиморе в болоте хорошо, а мне там плохо было.
– Извини, баб… Не хотела напоминать. У тебя вон сколько разных лягушек, вот я и…
– Всё хорошо, Варюша! – Бабушка крепко обняла Варю. – Всё хорошо. Тогда я такой была, а сейчас я другая. Без неё, без лягушки тогдашней, и меня сегодняшней бы не было. Нельзя её забывать и не надо. Так что будет она у меня жить-поживать.
