Третья идея – о том, что хорошо заметные яйца, и в частности белые, которые самки откладывают в открытые гнезда на земле, представляют собой адаптивный вариант, потому что их скорлупа в этих условиях дает эмбриону защиту от солнечной радиации и ультрафиолетового излучения, потенциальная вредоносность которых подтверждена экспериментально. Проведенное в 1970-х гг. исследование, в ходе которого яйца курицы и ацтекской чайки окрашивали в цвет хаки либо в белый и выставляли на солнце в полуденные часы, показало, что внутренняя температура яиц, окрашенных в цвет хаки, была на 3 °C выше, чем у белых. Схожий эксперимент, в котором яйца страуса с белой или кремовой естественной окраской были затемнены коричневыми мелкими пятнышками и выставлены на кенийское солнце, дал, по сути, такой же результат. Затемненные яйца были на 3,6 °C теплее, чем белые, и их внутренняя температура достигла в среднем 43,4 °C, что превышает летальный порог (42,2 °C) выживания эмбриона
{159}. Поэтому можно задаться вопросом о том, почему яйца у ацтекской чайки – цвета хаки, а у страуса – белые. Ответ таков: ацтекские чайки размножаются в областях, где дневные температуры никогда не бывают такими высокими, как в Кении. Кроме того, из-за хищничества со стороны ворон и воронов чайки редко оставляют свои яйца без присмотра, поэтому те редко подвергаются воздействию прямых солнечных лучей. В то же время страусы часто оставляют свои яйца без присмотра, но они подвергаются лишь нападениям обыкновенных стервятников, которым взрослые страусы легко могут противостоять
[33]. Таким образом, в обоих случаях между хищничеством и тепловым стрессом устанавливается подвижный компромисс. Когда речь идет о чайке, слегка преобладает опасность хищничества, и потому отбор благоприятствует темному яйцу с маскировочной окраской, тогда как у страуса больший риск представляет перегрев, и это благоприятствует присутствию в кладках очень светлых, хорошо заметных яиц.
Второе объяснение цвета птичьих яиц связано с вопросом о том, как могут птицы противостоять пернатым гнездовым паразитам. Как же тем, наподобие обыкновенной кукушки, удается столь точно имитировать в своих яйцах облик яиц тех видов, на которых они паразитируют? Было время, когда считали, что самка кукушки внимательно рассматривала яйца своего вида-хозяина, запечатлевала их образ в своем мозгу, а затем передавала этот образ в матку, где он воспроизводился на поверхности яйца, которое она собиралась откладывать. Цветовые сканеры на это способны, но для кукушки эта задача, понятно, невыполнимая. Но даже в те времена, когда некоторые верили в эти небылицы, мало кто из коллекционеров яиц или орнитологов верил в них. Они знали, что каждая отдельно взятая самка обыкновенной кукушки всегда откладывала яйца одной и той же окраски, и это означало, что они не регулировали цвет своих яиц или не могли этого делать
{160}.
Так как же возникает такое соответствие? Существует несколько возможных объяснений, в том числе предположение, что кукушка упорно разыскивает гнезда таких видов, чьи яйца похожи на ее собственные, и только на них останавливает свой выбор. Чтобы оценить справедливость этой точки зрения, давайте перенесем внимание с европейской обыкновенной кукушки на другого, гораздо менее известного гнездового паразита – кукушкового ткача.
Стоит жара, около 40 °C, дышать трудно. Воздух насыщен запахом опаленной солнцем травы. Ранее днем я прилетел самолетом из Лондона и теперь нахожусь в Чоме, Замбия, с визитом у коллеги Клэр Споттисвуд, которая изучает пернатых гнездовых паразитов. Наш поход по магазинам завершился, мы движемся через захудалые городские предместья по грязным дорогам, направляясь в то место, которое, на мой взгляд, выглядит диким бушем, но с точки зрения замбийцев представляет собой сельскохозяйственные угодья. Преодолев несколько миль, мы добираемся до фермы мэра Джона Коулбрука-Робджента – эмигранта, который выращивает табак. Его чернокожие работники живут на территории, именуемой «компаунд», в крохотных глинобитных хижинах, реже – в домишках из самодельного кирпича с минимальными удобствами. Я бывал здесь и раньше и встречал этих мужчин (но мало кого из их жен) и всякий раз удивлялся тому, насколько они разнятся друг от друга по внешности и манере поведения. Вы были бы рады приятной беседе с одними из них; других вы обошли бы десятой дорогой даже при свете дня, если бы не знали их. Они – искатели гнезд. Они в высшей степени успешно разыскивают гнезда как для мэра, так и для Клэр, которая изучала принадлежащую ему скрупулезно каталогизированную коллекцию яиц гнездовых паразитов для своего исследования.
Мэр умер в 2008 г. в возрасте семидесяти двух лет; его пережила его жена Ройс, с которой я до этого не был знаком. Когда мы приехали, она прогуливалась в саду, и, увидев ее издали, я подивился тому, как молодо она выглядит. Но позже оказалось, что на этот раз она была в белом парике, который сильно молодил ее. Без него она выглядела на свой действительный возраст. Мэр вырос в Лондоне в 1930-е гг. и был, подобно многим его современникам, увлеченным коллекционером яиц. Его детское хобби переросло с годами в навязчивую страсть, и позже он стал «одним из самых замечательных оологов XX в.»
{161}. Окончив школу, Робджент вступил в армию и после нескольких переводов по службе был направлен в 1963 г. в Африку. Однако в 1969 г. он оставил службу и, несмотря на отсутствие предыдущего опыта в сельском хозяйстве, поселился в Замбии, где решил заняться выращиванием табака.
Но интерес к фермерству быстро сменился страстным увлечением птицами. Робджент обучил деревенских мальчишек искать гнезда, изготовлять коллекционные тушки птиц и правильно надписывать их. Одним из его учеников был Лазаро Хамусикили, который пристрастился к этим занятиям в десятилетнем возрасте и стал в итоге весьма опытным, обязательным и ответственным коллекционером. Успехи Лазаро вознаграждались звонкой монетой, которую, став старше, он тратил на алкоголь, и тогда мог временами пропадать на несколько дней. Когда я впервые встретился с ним в 2008 г., Лазаро едва разменял четвертый десяток лет, незадолго до того, как умер Робджент.
Ройс пригласила нас с Клэр в дом и разрешила осмотреть шкафы, где хранились коллекции ее покойного мужа. Яиц было великое множество, и, в противоположность яйцам кайр из собрания Лаптона в Музее естествознания в Тринге, все они были скрупулезно снабжены этикетками.
Робджент похоронен в буше неподалеку от дома, но его репутация тянется за ним, словно сотканный из противоречий кометный хвост. Частью это был перечень его разнообразных успехов; частью его репутация мало чем отличалась от реноме заурядного преступника. Какую трактовку вы предпочтете, зависело от вашей точки зрения. Страсть Робджента к птичьим яйцам была широко известна в кругах орнитологов и в природоохранных кругах. Иллюстрацией может служить запись в дневнике Робджента от 6 октября 1988 года: «Утром меня посетила команда во главе со старшим помощником комиссара Антикоррупционной комиссии, четверо его подчиненных, а также два человека из Музея Ливингстона и два скаута из Службы национальных парков и дикой природы… Они забрали… некоторые папки, письма, реестры, списки и дневники». По запросу евангелистских защитников дикой природы, Управление по делам дикой природы Замбии (ZAWA) обвинило Робджента в том, что у него нет лицензии или сертификата на коллекционирование яиц некоторых редких видов птиц. Суд состоялся в Чоме 22 декабря того же года. Как отметил в дневнике сам Робджент, на суде присутствовало много местных жителей и друзей, один из которых сделал «красивый жест» – захватил с собой пачку наличности на случай возможного назначения штрафа. Суд, начавшийся в 11:00, завершился в 12:30. В дневнике сказано: «Услышав от нескольких человек о превосходной работе, которую я проделал, судья сказал, что убедился в том, что моя деятельность способствовала важному вкладу в орнитологию Замбии, так что ее результаты пойдут на пользу нашим детям и детям наших детей… Так я был освобожден от уголовной ответственности. Судья также посоветовал властям оказать мне всяческую поддержку и предоставить разрешение на коллекционирование яиц». Надо сказать, однако, что разрешение так и не появилось
{162}.