Одним из немногих свидетелей жизни миллионера в Семлине был его врач Уильям Хайвел, написавший биографию Хьюитта после его смерти. Хайвелл подвел итог жизни Хьюитта словами: «Едва он унаследовал свое богатство, все прошлые амбиции испарились: так много начато, так мало закончено». Приобретение было для него всем. Он понятия не имел, что коллекцию нужно хранить, и многие из ящиков с яйцами, купленными им у других людей, остались нераскрытыми. Мы не знаем, просмотрел ли он хоть раз коллекцию Лаптона, которой владел на протяжении более чем двадцати пяти лет. Если просматривал, то к тому удручающему хаосу, который я обнаружил в хранилищах яиц в Тринге, отчасти могла привести небрежность Хьюитта.
Когда Хьюитт умер в 1965 г., Джек Пэрри унаследовал его полную коллекцию из полумиллиона яиц. Ему они были совершенно не нужны, и кто-то посоветовал сбросить все ее содержимое с ближайшего утеса. К счастью, его убедили пожертвовать собрание Британскому фонду орнитологии (БФО).
Потребовалось четыре огромных крытых грузовика, чтобы перевезти яйца в штаб БФО в Тринг. Из-за нехватки места в собственных помещениях БФО запросил Музей естествознания, также находящийся в Тринге, не смогли бы они взять их на хранение. Музей согласился предоставить хранилище, но лишь на время, поскольку там собирались начать реконструкцию и вскоре им самим потребовалось бы место. О коллекции стало известно широкому кругу лиц, и вскоре некий Джонни Дюпон, еще один миллионер-оолог и основатель Делаверского музея естествознания в США, прибыл, чтобы ее осмотреть. Джим Флегг, в то время директор БФО, помнит, как Дюпон прибыл на роллс-ройсе в сопровождении шофера и двух человек обслуги. Когда ему показали коллекцию, Дюпон предложил купить ее и назвал цену. Флегг, который отчаянно нуждался в средствах для БФО, попросил удвоить ее, что Дюпон и сделал, заплатив 25 000 фунтов стерлингов. Неясно, знал ли Дюпон о том, что БФО уже позволил Музею естествознания и некоторым провинциальным музеям взять из коллекции, что им хотелось. Неясно, знал ли Дюпон о том, что лучшие экземпляры, в том числе яйца бескрылой гагарки, находились на Багамских островах, где у Хьюитта был второй дом
{322}.
Вскоре после согласования сделки с Дюпоном британские оологи, члены Журденовского общества, осознали, что в коллекции Хьюитта находились яйца, которые когда-то принадлежали основателю общества Фрэнсису Журдену, и стали настаивать, чтобы эта коллекция осталась в Великобритании. В результате некоторая часть коллекции Журдена была сохранена Музеем естествознания. Но хранитель из Тринга сказал мне: «Это отвратительно организованное разделение коллекции привело к путанице данных: часть яиц из коллекции Журдена находится в Делавэре, а ряд яиц коллекции Хьюитта, в том числе некоторые из принадлежавших Лаптону, остался в Тринге. В обоих учреждениях из-за возникшей путаницы яйца остались без карточек, а карточки данных – без соответствующих им яиц. Рассортировать их в дальнейшем будет нелегко»
{323}. Я связался с Джин Вудс, хранителем в Делавэре, и она подтвердила, что их коллекция яиц кайры испытывает ровно такую же потребность в самой пристальной заботе, как и коллекция в Тринге
{324}.
Джордж Лаптон умер в 1970 г., примерно через пятнадцать лет после пережитого инсульта. Его семья прислала мне побледневшую от времени цветную фотографию, где он изображен в старости. Он в спортивном жакете и при галстуке глубоко сидит в потертом кожаном кресле. Стены комнаты увешаны картинами и фотографиями, и среди них цветная вкладка из книги Генри Сибома «Яйца британских птиц» (Eggs of British Birds) с изображением шести яиц кайры
{325}.
Когда умер Лаптон, мне было двадцать лет и я лишь недавно увидел кайру. Так или иначе, мне приятно думать, что Лаптон был бы доволен тем, что именно его коллекция помогла мне понять некоторые аспекты биологии этих птиц, в том числе значение формы их яиц.
Так почему же кайры откладывают яйца столь необычной формы? Тот факт, что их яйца скатываются в огромных количествах с гнездовых карнизов, когда их спугивает оттуда хищник, не подтверждает предположение, согласно которому их коническая форма – приспособление для предотвращения скатывания. Эксперименты Пола Ингольда (см. главу 3) мало чем подтверждают справедливость этой гипотезы. Не оправдывает ожиданий и тот факт, что радиус дуги, по которой катится яйцо, – 17 см, если оно свежее яиц, и 11 см у сильно насиженных, то есть расстояние больше, чем ширина многих карнизов, на которых гнездятся кайры. Кроме того, не найдено убедительных доказательств в пользу идеи Ингольда о том, что более крупные (и тяжелые) яйца у обоих видов кайр имеют более заостренную форму. Все это, однако, не говорит о том, что ее особенности не приносят никакой выгоды в плане выживания яиц, но свидетельствует в пользу того, что все это – не главный фактор в эволюции формы яйца кайры.
Вообще говоря, суждения о том, какой из признаков биологической структуры следует считать адаптивным, как правило, достаточно произвольны. Каждый биолог знает, что вполне совершенных адаптаций не бывает, поскольку эволюционирующий признак неизбежно формируется на основе компромисса между различными направлениями давления отбора. У тонкоклювой кайры это компромисс между отбором на выработку остроконечной формы яйца, из-за которой оно катится по кругу, и на уменьшение его загрязнения фекалиями. Внимание многих исследователей изначально концентрировалось на гипотезе о преобладающей важности первой тенденции, а значение второй мало кто рассматривал. По моему мнению и на основании наших с коллегами исследований, наиболее вероятное объяснение остроконечности яиц кайры состоит в том, что такая форма обеспечивает сохранение тупого конца яйца чистым от помета. Возможно, именно поэтому оно выходит из клоаки тупым концом вперед. Когда мы анализировали распределение фекального загрязнения на яйцах кайры, его было больше на их острых концах, тогда как тупые в большинстве случаев, хотя и не всегда, оставались чистыми. А ведь именно там располагаются голова эмбриона и воздушная камера. В этом месте идет проникновение воздуха сквозь скорлупу и откуда должен появиться птенец в момент вылупления
{326}.
