1. Относительно первого следует сказать: ничто не препятствует тому, что нечто, достоверное по своей природе, есть менее достоверное для нас из-за немощи нашего интеллекта, который относится к наиболее ясному в природе, как глаза совы к свету солнца, как сказано во второй книге «Метафизики» Аристотелем (993b 31). Поэтому сомнение, которое возникает у некоторых относительно постулатов веры, происходит не из-за сомнительности вещи, но из-за немощи человеческого интеллекта; все же самое малое, что может иметься относительно познания самых высоких вещей, более желательно, чем наиболее достоверное знание, которое имеется относительно меньших вещей, как говорится в книге первой «О частях животных» Аристотеля (644b 31).
2. Относительно второго следует сказать, что эта наука может принимать нечто от философских дисциплин не так, как если бы она из необходимости нуждалась в них, но ради большей ясности того, что изучается в этой науке. Ведь она принимает свои основания не от других наук, но непосредственно от Бога, благодаря Откровению. И поэтому она не принимает от других наук как от высших, но использует их как низших и как служанок, подобно тому как архитектура использует подчиненные ей науки или как политическая — военную. И то, что она так использует их, происходит не из-за ее недостаточности или неудовлетворительности, но из-за недостаточности нашего интеллекта, которому легче руководствоваться тем, что познается благодаря естественному разуму (от которого происходят другие науки), нежели тем, что превышает разум, а именно оно и изучается в этой науке.
Глава 6. Является ли это учение мудростью?
1. Относительно шестого следует рассмотреть следующее положение: считают, что это учение — не мудрость. Ведь никакое учение, которое заимствует свои основания извне, не достойно имени мудрости; поскольку мудрому надлежит направлять, а не быть направляемым, как говорится Аристотелем в первой книге «Метафизики» (989а 18). Но это учение заимствует свои основания извне, как ясно из сказанного выше (q. 1, а. 2). Следовательно, это учение — не мудрость.
2. Кроме того, мудрости надлежит доказывать основания других наук. И поэтому о ней говорится, что она — глава наук, как ясно из шестой книги «Этики» (Аристотель. Никомахова этика, 1141а 20). Но это учение не доказывает оснований других наук. Следовательно, оно — не мудрость.
3. Кроме того, это учение приобретается посредством научения, в то время как мудрость имеется благодаря вдохновению от Бога; поэтому она перечисляется среди семи даров Святого Духа, как видно из пророчеств Исайи (Ис. 11, 2): «И почиет на Нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия, и страхом Господним исполнится». Следовательно, это учение — не мудрость.
Но против этого то, что говорится во Второзаконии в начале законодательства: «В этом мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов» (Втор. 4, 6).
Отвечаю: следует сказать, что это учение есть мудрость, величайшая среди человеческих мудростей; и не только в каком-либо роде, но просто. Поскольку мудрый должен направлять и судить, а суждение происходит тогда, когда посредством более высокой причины рассматриваются низшие, о том говорится, что он мудр в каком-либо роде, кто рассматривает самую высокую причину этого рода: как, например, в роде строительства тот мастер, который планирует форму дома, называется мудрым и архитектором, в отличие от низших мастеров, которые обтесывают бревна и добывают камень; поэтому говорится в Первом послании к Коринфянам: «Я… как мудрый строитель, положил основание» (1 Кор. 3, 10). И опять-таки в роде всей человеческой жизни благоразумный называется «мудрым», поскольку он направляет человеческие действия к должной цели. Потому говорится в Притчах: мудрость мужа — это благоразумие (Прит. 10, 23). Поэтому более всего называется мудрым тот, кто рассматривает просто наивысшую причину всей Вселенной, каковая есть Бог. Поэтому о мудрости говорится, что она есть знание божественного, как ясно из трактата «О Троице» Августина (XII, 14). Но священное учение в наиболее собственном смысле относится к Богу, согласно тому что Он — наивысшая причина, и не только относительно того, что Он познаваем по Его творениям (то, что познавали философы, как говорится в Послании к Римлянам: «Ибо, что можно знать о Боге, явно для них» (Рим. 1,19)), но также относительно того, что известно только Ему Самому о Себе и что сообщено другим через Откровение. Следовательно, священное учение более всего называется мудростью.
Просто (simpliciter) — важный термин в метафизике Фомы, согласно которому «каждая вещь называется „просто“ по тому, что подобает ей сущностным образом, но „в некотором отношении“ (secundum quid) называется по тому, что подобает ей акцидентально» (S. th., I, q. 17, а. 1).
Августин из Гиппона, Сев. Африка, (354–430), — самый значительный мыслитель латинской патристики, не создал завершенной философской системы, его мысль претерпела значительное изменение в ходе духовных исканий. Поэтому к наследию Августина апеллируют различные философы: католические, протестантские, православные, а также светские (например, экзистенциалисты). Тематика его сочинений весьма обширна, но основная их цель — познание души и Бога. В молодости Августин пережил увлечение манихейством, учением, согласно которому в мире противоборствуют два начала — Добро и Зло. Это учение позже вызвало резкую критику самого Августина, показавшего, что зло не является некоторой субстанцией. Отвернувшись от манихейства, он обратился к скептицизму, наиболее влиятельной античной школе в то время. Однако после обращения Августин решительно отверг скептическую позицию, согласно которой не существует ничего абсолютно истинного. Августин критикует скептиков не только с позиций верующего человека, признающего истину откровения, но и исходя из рациональных аргументов. В качестве примера истинных высказываний Августин приводит такие, отрицать которые значит впадать в противоречие (например, противоречиво отвергать собственное существование или существование истины). Также он полемизирует с пелагианами, считавшими, что для совершения благих поступков человеку достаточно естественного разума и свободной воли; вмешательство божественной благодати уничтожило бы нравственную заслугу человека и справедливое воздаяние. Августин заложил традицию согласования благодати и свободы воли, которую затем продолжил и Фома Аквинский. Наиболее оригинальный вклад он внес в осмысление феномена человеческой личности (многие исследователи приписывают именно ему «открытие человеческой личности»). Это проявилось и в его учении о бессмертии души, и в проведении параллели между теологическим учением о божественном триединстве и структурой души, где также обнаруживается триединство памяти, познания и воли. Историю своих личных духовных исканий и обращения Августин описал в книге «Исповедь», которую отличает глубина психологического анализа.
1. Относительно первого следует сказать, что священное учение заимствует свои основания не из некоторой человеческой науки, но от науки Божественной, которой, как самой высокой мудростью, направляется все наше познание.
2. Относительно второго следует сказать, что основания других наук или самоочевидны и не могут быть доказаны, или доказываются неким естественным разумом в некоей другой науке. Но познание, свойственное этой науке, есть то, которое получено через Откровение, а не то, которое получается посредством естественного разума. И поэтому ей нужно не доказывать основания других наук, но только судить о них. Все, что обнаруживается в других науках как противоречащее истине этой науки, всецело осуждается как ложное. Поэтому говорится во Втором послании к Коринфянам: «Ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия» (2 Кор. 10, 4–5).
