Отвечаю: следует сказать, что относительно этого вопроса было три мнения философов. Демокрит полагал, что нет иной причины наших познаний, кроме той, что от тел, которые мы познаем, исходят образы и входят в нашу душу, как сообщает Августин в своем письме к Диоскуру (118), и Аристотель говорит в книге «О сне и бодрствовании» (464а 5), что Демокрит полагал, что познание происходит посредством идолов (idola) и истечений. И основание этой позиции заключалось в том, что сам Демокрит, как и другие древние натурфилософы, полагали, что интеллект не отличается от чувства, как говорит Аристотель в третьей книге «О душе» (427а 17). А из того, что чувства изменяются от чувственно постижимого, они выносили суждение, что все наше познание происходит посредством такого изменения от чувственно постижимого. Изменение же это, как полагал Демокрит, происходит из-за истечения образов.
Платон же, напротив, полагал, что интеллект отличается от чувства и является некоторой нематериальной способностью, не использующей в своем действии телесные органы. И поскольку нетелесное не может изменяться от телесного, он полагал, что интеллектуальное познание происходит не благодаря изменению интеллекта от чувств, но благодаря причастности интеллекта интеллигибельным отделенным формам, как сказано (q. 84, аа. 4 et 5). Чувство же он считал некоторой способностью, действующей самостоятельно. Поэтому и само чувство, коль скоро оно есть некая духовная сила, не изменяется от чувственно постижимого, но органы чувств изменяются от чувственно постижимого, из-за какового изменения душа некоторым образом побуждается к тому, чтобы формировать в себе чувственные виды. И, по-видимому, этого мнения касается Августин, в буквальном комментарии на Книгу Бытия (12, 24), когда говорит, что не тело чувствует, но душа посредством тела, которое она использует как вестника для формирования в себе того, о чем возвещается извне. Таким образом, согласно мнению Платона, ни интеллектуальное познание не происходит от чувственно постижимого, ни чувственное познание от чувственно постижимых вещей, но чувственно постижимое побуждает чувственную душу к чувствованию и, сходным образом, чувство побуждает интеллектуальную душу к познанию.
Аристотель же движется средним путем. Ведь он полагал, в согласии с Платоном, что интеллект отличается от чувства, но он считал, что чувство не производит собственную деятельность без сообщения с телом, таким образом, чувствование — действие не просто души, но соединения души с телом. И то же он полагал обо всех действиях чувственной части. Поскольку же не является несообразным, что чувственно постижимое вне души причиняет нечто в таком соединении, то Аристотель согласился с Демокритом в том, что действия чувственной части души причиняются впечатлениями, оказываемыми чувственно постижимым на чувство, однако не посредством истечений, как полагал Демокрит, но посредством некоторого действия. Ведь и Демокрит полагал, что всякие действия происходят из-за истечения атомов, как ясно из первой книги «О возникновении» (Аристотель, 324b 25). Но Аристотель также полагал, что интеллект действует без сообщения с телом (429а 24). Ведь ничто телесное не может оказывать впечатление на нетелесную вещь. И поэтому для причинения интеллектуального действия, согласно Аристотелю, недостаточно только впечатления от чувственных тел, но требуется нечто более благородное, поскольку действующее почетнее претерпевающего, как он говорит (430а 18). Однако не так, что интеллектуальное действие причинялось бы в нас только от впечатлений, полученных от неких высших вещей, как полагал Платон, но то высшее и благородное действующее, которое Аристотель называет действующим интеллектом и о котором мы сказали выше (q. 79, aa. 3 et 4), делает актуально интеллигибельными фантасмы, воспринятые от чувств, посредством абстрагирования.
Следовательно, согласно этому мнению, действие интеллекта причиняется чувствами со стороны фантасмов. Но поскольку фантасмов недостаточно для того, чтобы изменить возможностный интеллект, и надлежит, чтобы они стали актуально интеллигибельными благодаря действующему интеллекту, то нельзя сказать, что чувственное познание есть полная и совершенная причина интеллектуального познания, но скорее оно есть некоторым образом материальная причина.
1. Таким образом, относительно первого следует сказать, что слова Августина означают, что истину не следует ожидать всецело от чувств. Ведь требуется свет действующего интеллекта, посредством которого мы познаем неизменную истину в изменяемых вещах и отличаем сами вещи от их подобий.
2. Относительно второго следует сказать, что в этом месте Августин говорит не об интеллектуальном познании, но о фантазии. И поскольку, согласно Платону, фантазия обладает действием, которое принадлежит только душе, то Августин использует то же основание, чтобы показать, что тела не отпечатывают своих подобий на способность фантазии, но это делает сама душа, что использует и Аристотель (О душе, 403а 5) для доказательства, что действующий интеллект есть нечто отделенное, а именно, поскольку действующее почетнее претерпевающего. И без сомнения надлежит, согласно этой позиции, полагать в фантазии не только пассивную потенцию, но и активную. Но если мы полагаем, согласно мнению Аристотеля (О душе, 429а), что действие фантазии принадлежит соединенному из тела и души, то не следует никаких затруднений, поскольку чувственно воспринимаемое тело благороднее органа живого существа, согласно тому, что относится к нему как актуально сущее к сущему в потенции, подобно тому как актуально цветное относится к зрачку, цветному потенциально. Однако можно сказать, что хотя первое изменение фантазии происходит из-за движения чувственно воспринимаемого, поскольку фантазия есть движение, совершенное согласно чувству, как говорится в книге «О душе» (429а 1), однако есть некое действие души в человеке, которое формирует, разделяя и составляя, различные образы вещей, которые даже не восприняты от чувств. И относительно этого следует понимать слова Августина.
3. Относительно третьего следует сказать, что чувственное познание не есть полная причина интеллектуального познания. И поэтому неудивительно, что интеллектуальное познание превосходит чувственное.
Глава 7. Может ли интеллект актуально познавать посредством интеллигибельных видов, которые есть в нем, не обращаясь к фантасмам?
1. Кажется, что интеллект может актуально познавать посредством интеллигибельных видов, которыми он обладает, не обращаясь к фантасмам. Ведь интеллект становится актуальным благодаря интеллигибельному виду, которым он формируется. Но для интеллекта быть актуальным — значит познавать. Следовательно, интеллигибельных видов достаточно для того, чтобы интеллект актуально познавал без обращения к фантасмам.
2. Кроме того, фантазия зависит от чувства более, чем интеллект от фантазии. Но фантазия может воображать актуально и при отсутствии чувственно постижимого. Следовательно, интеллект может в гораздо большей степени актуально познавать, не обращаясь к фантасмам.
3. Кроме того, никакие фантасмы не являются нетелесными, поскольку фантазия не выходит за время и пространство. Следовательно, если наш интеллект не может актуально познавать нечто, не обращаясь к фантасмам, то получилось бы, что он не может познавать нечто нетелесное, что, очевидно, ложно. Ведь мы познаем саму истину, и Бога, и ангелов.
