102
«Лежальцу», удобно расположившемуся на мёрзлом, что местами протаяло, и до меня было хорошо. В этом можно не сомневаться. Но хочется думать, что с шарфом ему стало намного лучше, а это уже блаженство. Шарф мне не жаль, шарф давно переслуживал. Тем более у меня дома новый лежит, точно такой же. В пакете, нераспечатанный. Они одногодки. В новом чуть больше красного. Или зелёного? Короче, почти близнецы, но не двойняшки. Разнояйцевые близнецы.
Лет семь-восемь, как «номер два» в шкаф залёг. Теперь таких добротных, наверное, уже нет, не делают. В принципе, оснований для таких уничижающих современность намёков у меня нет, но я точно знаю: не-де-ла-ют! Потому что растащено все, потом собрано и для верности скреплено особыми скрепами в далёких офшорах. И все это знают, но многие не хотят верить. Их легко понять: как жить, стремясь к лучшему, если знаешь, что будет только хуже? Другие понимают, то человек слаб и мечтает хотя бы на время забывать о плохом. И забывают. На время выборов. С закороченным телевидением мозгом. Потом – «раз!» – старое время закончилось, новое так и не настало, потому что вместе, старому с новым, никак не ужиться. Старому же уходить никак нельзя, оно все еще отдаёт и отдаёт… тем, кто знает, где и что брать. Увы, именно эти люди нынче отвечают за время.
103
Таджик с совковой лопатой выжидает поодаль, когда я, насладившись собственным бескорыстием, наконец-то уйду. Мотает головой из стороны в сторону, словно китайский болванчик. Рот в такт движению приоткрывается. Наверняка «Беда-а-а…» говорит негромко. Себе. Как дышит. Шапка на таджике размера на три больше нужного, но это не повод для беспочвенных и остросюжетных подозрений. Однако чувствую, что у моего шарфа нынешняя остановка еще не конечная.
– Слыш! – машу таджику. – Сходи-ка, мил человек, в опорный пункт. Пусть пристроят куда гулёну, в тепло. Не то прямо здесь окочурится. Тебе же, сердешному, потом на допросы ходить и протоколы подписывать.
Таджик резко качает черенком лопаты. Если бы вздёрнул черенок резко вверх, я бы подумал, что из таджикских гвардейцев. Или в военном оркестре тамбурмажором девиц очаровывал. Сдаётся мне, главное он услышал – про допросы и протоколы, – и совершенно согласен с никчемностью таких рисков. Мог бы, конечно, просто кивнуть, но тогда шапка свалится. Уникальный самоконтроль и завидное умение правильно выстраивать приоритеты. Образец, а не человек. Мою маму он бы с ходу очаровал.
Еще с минуту смотрю, как дворник семенит в сторону гнезда местного полицейского. Какой, на фиг, «опорный пункт»? Вспомнил тоже. Сто лет как отсохли от нас эти псевдоучреждения. А ведь сообразил, приезжий, «плёх русским разговариваться», куда стопы двигать. Аккуратно идёт, спина прямая, все мысли под шапкой наверняка о шапке. Я бы на его месте завязал шапкины уши под подбородком, и всех дел. Никаких забот-страхов, ходи, как привык. А что не холодно на дворе, так ведь из тёплых краев человек к нам прибыл. Или на зуб указал бы не в меру любопытным: болит, мочи терпеть нет, беда-а-а… Вороватой хитрости в дворнике много, кто бы спорил, а вот изобретательности недочёт, хотя с лопатой – как ответил, о! – он удачно нашёлся. Молодец, одним словом… на твёрдую четвёрку.
Пристроившееся у подъезда тело вдруг шумно втянуло носом воздух и лицом сморщилось в несказанном отвращении.
– Да-да, гримасничай теперь, лежебока. Этот вы, сударь, сами и обоссались. Собственночленно, если позволите незначительную лингвистическую вольность. Так что некого теперь винить, – подтверждаю пробивающиеся сквозь пьяный сон худшие опасения. Можно сказать, сострадаю.
Конечно, если бы я, не дай бог, вступил сослепу в нацеженную им лужу или брюки запачкал, то к бабке не ходи – пнул бы козлу ногой по рёбрам. Без всякого сожаления. А вышло складно: и лежачего бить не пришлось, не унизился, и шарф заношенный пристроил, есть повод наконец-то изъять из пакета обновку. Или это старообновка? Иногда мне везёт, не так уж все безнадёжно. Но скорее всего это случайность. Воскресенье тешится, шельмует.
– Давай, бедолага, догуливай последние сладкие свои минутки. Сейчас без меня тобой займутся, – подбадриваю «лежальца», заметив вдалеке фигуру с лопатой и с ним еще двоих в форме. Приближаются быстро, кучно, движения троицы удивительно скупы, и в этом чувствуется угроза. Словно бойцы в штыковой… Вылеплены но одном постаменте… А тот на колёсах… И сзади его пионеры толкают.
«Какой постамент? Какие на фиг пионеры? Так собранно, по-деловому в неблизкий винный стремятся, за четверть часа до закрытия».
«Согласен, так ближе к жизни».
– Ни пуха тебе, – киваю телу и двигаю к маме.
– Ма-а… – напутствуют меня в спину.
104
Идти мне недолго, минут двадцать, максимум полчаса, если с привычных раскопов обрывов-прорывов подземного коммунального дачники опять растащили настилы. Путь мой лежит мимо церкви. Церковки – настолько она миниатюрна, аккуратна. Недавно ее подновили, и теперь она смотрится нарядно, празднично. Прямо пасхальное яичко, сработанное ювелиром, неведомо как очутившееся в ожерелье из битых непогодой бетонных плит и грустно-серого кирпича. Печали окружающей церковь картине как всегда добавляли кривенькие и ржавенькие карликовые изгороди, разгораживающие грязь на тротуарах от грязи вдоль дороги. Последняя побуждает задуматься о бесконечности ухудшений – даже грязь возможно загадить. Инопланетяне, приземлись они поздней ночью, когда тут все вымирает, решили бы, наверное, – попали на кладбище. Так все совпадет с описанием в Гугле – склепы, изгороди, церковка… Ну да, склепы намного больше обещанного, заборчики, наоборот, – поскромнее, а с церковью все тип-топ. И ведь не такое нелепое их посетит предположение – столько загубленных судеб и зарытых надежд скоплено в этих местах. «Вот только чужое копать не надо, свое собери», – изрёк бы мой мудрый кореец.
– Да пребудет с вами господь…
Я пропустил выдох и обернулся. Батюшка как-то неловко, сбивчиво осенил крестом нищего у ступеней в храм. Будто обеими ногами в задумчивость вступил. Как-то совсем не по-христиански прозвучало благословление. Что-то другое нам обоим напомнило, но я «Звездные войны» вспомнил быстрее. Что ж, ничто человеческое, так сказать… Мне так даже понравилось. Никакого елея, в самом деле сильно. С этим бы и ушел, но тут нищий голос подал:
– А зачем?
– Что зачем? – уже оглядываясь через плечо, переспросил приостановившийся священник. Ступени к входу в церковь ведут неширокие, и развернуться на одной из них без предварительной балетной подготовки невозможно. Только если спускаться вниз, а спускаться вниз священнику явно не хотелось. Не климатило.
– Зачем, ответьте мне, Господу нашему пребывать в этом говне? Я вот лично ему добра и счастья желаю.
– Н-да… – только и нашёлся батюшка, чуть шевельнув в растерянности руками. Самую малость, не каждый заметит, но я заметил.
Он как-то по-бабьи обеими рукам подобрал подол рясы, обнаружив джинсу, заляпанные новомодные UGGи, и продолжил свой путь наверх. Сеять веру. Я же поколебался недолго, Шагов на пять: не подойти ли к нищему с разговором? Но ему деньги нужды, а их у меня нет, мне бы тоже не помешали, что нас уравнивает, хотя мы не на равных. Разговоры же разговаривать он, похоже, еще больший мастак, чем я. Вон как вкрутил: «Зачем?» Надо бы батюшке у моей сестрёнки урок взять. Чтобы не оборачиваясь парировать: «Затем!» Но по плечам и голове гладить вдогонку за сказанным… Нет, эту практику лучше опустить – неубедительно будет выглядеть, наигранно, а наигрыш церкви не впрок.
