Поначалу ответом ему была лишь песня, а потом она прервалась.
– В самом деле? – спросила леди Мария своим мелодичным голосом, сводящим с ума. – Ты и правда так считаешь?
Она рассмеялась, а потом Кристобаль почувствовал на лице горячий ветер, под ногами – камень мостовой – и открыл глаза. Он дышал хрипло и сбивчиво; сердце колотилось в груди. Вокруг была площадь, заполненная взбудораженными людьми; в нескольких шагах от него какой-то толстяк глядел куда-то, потрясая кулаками, и не замечал, что шустрый мальчишка-оборванец вытаскивает у него из кармана кошелек. Там, куда он смотрел, стоял высокий помост. На помосте только что казнили молодую женщину – изменницу из клана предателей, которая много лет вместе с сообщниками распространяла крамольные книги и даже осмелилась открыть книжную лавку с изображением совы. А эту мудрую птицу многие связывали прежде всего с семейством, чье имя было вычеркнуто из списка небесных кланов. Ее узнали. Ее схватили. Он так спешил на помощь, но опоздал…
То, что случилось потом, сводило его с ума много лет, но он не позволял себе ничего забывать. Те, кому повезло не пойти в тот день на площадь, рассказывали про море ревущего огня, но все было не так. Он призвал в тот раз не огонь, а свет – яркий, чистый. В этом свете люди превратились в статуи из пепла, которые потом развеяло ветром. Этот пепел еще долго летал по всему Лэйфиру.
Он снова оказался на балконе, рядом с матерью. Леди Мария смотрела на него укоризненно – так, как когда он разбивал вазу или что-нибудь портил. Она была настоящей – он это чувствовал, – и в то же самое время была давным-давно мертва. Теперь он понимал, что случилось: она не выдержала растущей мощи… как Капитан называл это существо?.. Птицы-в-пламени. Мария оказалась слабее, чем ее считали.
– Я виноват, – медленно проговорил он. – И готов понести любое наказание за то, что сделал. Но ты… ты ведь еще можешь все исправить.
– Я не хочу тебя наказывать. – Она сморщила нос. – Точнее, не хочу наказывать одного тебя. Вы, люди, очень сложные существа, которые могут только ломать, но никогда не пытаются исправить. Я сделала то, о чем меня попросили, – я создала для вас корабли, наделенные разумом, способные испытывать отвращение к насилию хотя бы в той его форме, что имеет наиболее далекоидущие последствия. Вы стали искать способ, чтобы обойти это ограничение, и нашли его! Да, вам понадобилось три тысячи лет, но что значит этот срок для меня? Я помню время, когда этого мира еще не существовало. Я буду жить, когда от него не останется даже пепла. Тебе меня не переубедить.
Он вспомнил, как глубинный ужас крушил дома в Кааме, и подумал о тех, кто остался в Росмере и других городах, которые им довелось посетить в этом долгом и странном путешествии. Ризель и Амари. Лайра Арлини. Марлин Краффтер. Гарон. Скодри и его семья. Мара, кем бы она ни была на самом деле. Лейла. Десятки, сотни людей и магусов. Даже если к кому-то из них пока не пришли такие же твари, – это лишь вопрос времени. Капитан прав: флот Аматейна огромен, а это значит, что глубинных ужасов получилось много, и их аппетиты растут.
Если он ничего не придумает…
«Ты можешь ей приказать, – сказал в его голове Капитан. – По праву крови. Она будет сопротивляться, но потом послушается тебя».
«И чего я этим добьюсь? Только снова все испорчу».
Он посмотрел на свои руки – руки двенадцатилетнего мальчишки – и сжал кулаки. Это не его тело. Он стал другим, он давно сбросил эту шкуру и сейчас носит другую – грубее, толще, покрытую шрамами – большей частью изнутри. Он многое потерял, но многое приобрел.
Его ладони разжались, превратившись в когтистые лапы феникса; он посмотрел на мать уцелевшим глазом, и лицо леди Марии на мгновение сделалось скорбным. Она не играла в человеческие чувства – наоборот, она пыталась их спрятать. В его душе сверкнула искра надежды.
Он оглянулся и увидел Эсме. Целительницы до сих пор не было на балконе – вероятно, пока он оставался в облике ребенка, ей не находилось места в их общей с матерью реальности. Хотя, судя по выражению лица, она все видела и слышала.
– Когда я стал навигатором, – сказал он, – мой первый учитель сказал мне: «Не слушай того, кто станет болтать, будто бы фрегат – всего лишь придаток к хозяину, заполняющий те его части, где пустота. Фрегат живой и обладает собственным нравом, с которым временами не просто совладать».
– Тако, – леди Мария улыбнулась. – Мудрый старый осьминог.
– Выходит, он для тебя ценен?
– Он не магус и не человек, – сказала Мать. – Возможно, как раз очарованным я и отдам этот мир – он им подходит куда больше, чем детям неба и суши.
– Так вот, он не уставал повторять, что у каждого корабля есть свой характер. И я со временем понял еще кое-что – у них есть и душа. Они способны любить и ненавидеть. То, как они появлялись на свет, оставалось для всех загадкой, и для меня тоже, но я привык считать, что, каким бы способом это ни происходило, причиной всему была любовь.
Мать внимательно наблюдала за ним, прищурив глаза. Он понял, что смог ее заинтересовать, и осознал, что теперь следует проявлять особую осторожность, чтобы не испортить то, чего удалось добиться.
– Ты же ценишь любовь, верно?
– Да, – сказала она. – Я пробудилась из-за того, что двое влюбленных были навсегда разлучены и один из них оказался в моей власти. Я вижу вас обоих – я чувствую, что вы стали их отражениями, и это, возможно, было кем-то предначертано. Я сохраню вас, и в новом мире вы…
– Нет, постой! – перебил Кристобаль. – Дело не в этом. Дело в том, что те двое не просто любили друг друга – они хотели исправить то, что сломано. Они хотели исправить мир. И ты пробудилась не только из-за любви, а еще и потому, что Феникс… Капитан… тот, кто стал частью тебя… А ведь он никого не винит в том, что с ним сделали. Он знает, что люди и магусы способны ошибаться – но способны и исправлять ошибки.
«Это очень верно подмечено».
Мать опустилась в кресло и прикрыла глаза рукой. Кристобаль подошел к Эсме – рядом с ней он чувствовал себя увереннее, будто само присутствие целительницы отгоняло прочь его сомнения и страх. Вместе они приблизились к ограждению балкона, и, к своему величайшему удивлению, Кристобаль увидел совсем не тот пейзаж, который ожидал увидеть. Вместо Алой бухты там была Росмерская гавань, которую покидали восемнадцать кораблей. Восемнадцать?! Откуда? Он растерянно нахмурился. Довольно далеко от гавани – он понимал, что в реальном мире ничего не увидел бы на таком расстоянии, – стояли в боевом порядке двадцать восемь черных фрегатов. Восемнадцать против двадцати восьми – это куда лучший расклад, чем пятнадцать против пятидесяти, особенно если учесть, что
третьего флагмана у черных явно нет и что они сами еще не вполне пришли в себя после сражения накануне. Кто же решился повторить его выходку и подставить шею под ремору, не говоря уже о том, что Вира Корвисс умерла, а никто другой не знает, как обращаться с этими странными рыбами? Впрочем, за помощь наверняка стоило благодарить Айлантри…
