Глава двадцатая
– Вот они, – объявляет Полин, появляясь из-за угла. – Пойдемте.
Чуть ли не в первый раз Адель не находит, что сказать. Всю дорогу по лестнице вниз, и потом, когда мы выходим на вечернюю улицу, она молча смотрит на меня.
Оказавшись на Рю де Риволи, мы видим на улице пробку, машины сигналят, светофоры тревожно мигают желтым.
Это плохо.
Очень, очень плохо.
У входа в наш отель «Валёр» Антон отдает папе кассеты с записями, чтобы родители смогли посмотреть последние отснятые материалы. Аннет целует маму в обе щеки, а Полин желает нам хорошего вечера и уже собирается уходить, но вдруг останавливается, что-то вспомнив.
– Кэссиди, твоя пленка, – говорит она. – Ты не передумала и все еще хочешь, чтобы я ее проявила?
Я и забыла… Проверяю камеру: на кассете остался один кадр. Я прошу всех – маму с папой, Полин, Антона и Аннет – встать рядом так, чтобы за ними был виден Париж, – и делаю последний снимок. Потом перематываю пленку и нажимаю на кнопку. Задняя крышка фотоаппарата со щелчком открывается, я извлекаю маленький цилиндрик и протягиваю Полин. Понятия не имею, что выйдет – или не выйдет – на этой пленке.
Полин убирает кассету в карман и обещает повидаться с нами до нашего отъезда, назначенного на завтра.
Уже завтра – трудно себе представить. Отчасти потому, что Тома все еще бушует в городе.
Завтра – это значит, что у меня остается меньше суток, чтобы отослать его.
Я теряю время.
– У меня есть отличная идея, – говорит Джейкоб. – А что, если нам взять и просто уехать?
Что?! Я хмурюсь, показывая, что крайне возмущена.
– Подумай об этом, – не успокаивается он. – Тома был настроен на тебя только в самом начале, но теперь-то явно переключился на более крупные цели. Учитывая это, да еще твои отвратительные пакеты с шалфеем и солью, я мечтаю об одном: поскорее унести ноги из Парижа!
– А что будет с городом, тебя не волнует? – бормочу я.
Антон и Аннет тоже прощаются с нами. Проводив команду, мы поворачиваемся к Адель, которая, похоже, даже не думает уходить.
– Тебе, наверное, пора домой? – спрашивает папа.
Адель переминается с ноги на ногу в своих золотых кроссовках.
– А это обязательно?
– Но как же твоя мама? Она же будет волноваться.
Адель оглядывается. Увидев, что солнце начинает клониться к закату, окрашивая горизонт оранжевым, она машет рукой.
– Еще рано.
– У меня идея! – мама берет папу под руку. – Кэсс, мы с папой посидим немного в баре. Почему бы вам, девочки, не подняться в номер? Поболтаете, пообщаетесь. Кэсс, покажи Адель Мрака, – мама протягивает мне папку с материалами шоу. – Можешь рассказать ей про «Оккультурологов».
Папа отдает мне кассеты, чтобы я отнесла их в номер. Родители прощаются с нами и идут в бар.
Оказавшись в номере, я откладываю в сторону отснятые кассеты. Адель с восторженным писком хватает остолбеневшего Мрака и, прижав к себе, начинает что-то нашептывать ему по-французски. Я вынимаю фотографии, которые она мне дала, и раскладываю на полу, в надежде, что это поможет мне сосредоточиться.
Через несколько минут на мой телефон поступает видеозвонок.
Это Лара. Она сразу переходит к делу.
– Ты видела новости?
– Минуту! – я хватаю пульт, включаю телевизор и нахожу выпуск новостей. Девушка-диктор что-то быстро говорит, на экране за ее спиной машины с включенными мигалками.
Все, конечно, на французском, но тут, к сожалению, и без слов все понятно.
– Ой.
По телевизору показывают женщину, сидящую на тротуаре, врач прижимает к ее голове белый компресс. За ней видно многополосное шоссе. На перекрестке дикая пробка. Переключив канал, я вижу карту метро, покрытую красными значками – видимо, там тоже перебои движения.
Я выключаю телевизор, и Лара – она сидит в кресле – подвигается поближе.
– Я предупреждала тебя, что такое произойдет. Полтергейсты… – Лара резко замолкает, щурится. – Кэссиди, – напряженно спрашивает она, – кто это?
Я смотрю через плечо и вижу Адель, сидящую на подлокотнике дивана.
– А, да. Это Адель.
Адель вытаскивает изо рта леденец и весело машет им.
– Привет!
Лара ничем не машет в ответ.
– А ты тоже охотишься за призраками? – спрашивает Адель.
Услышав это, Лара замирает, только в темных глазах плещется гнев.
– Кэссиди Блейк, – цедит она сквозь сжатые зубы. – Что ты ей сказала?
– Немного, – отвечаю я, а Адель одновременно со мной выпаливает: – Всё!
На лице Лары негодование сменяется ужасом.
– Как ты могла?!
– А знаешь, – веселится Джейкоб, – оказывается, приятно смотреть, когда твоя ярость направлена не на меня, а на кого-то другого.
– Уймись, призрак! – рычит она. – Кэссиди, объясни.
– Ну, так получилось, – мямлю я.
– Ну да, сверхъестественные способности – самая обычная тема для разговора.
– Понимаешь, – объясняю я, – я пошла поговорить с внучкой Ришара Лорана, Сильвен Лоран. Она со мной говорить отказалась. Адель – ее дочь. Она меня догнала и принесла фотографии…
– Погоди, – перебивает меня Лара. – Что за фотографии?
Я поворачиваю телефон так, чтобы она могла видеть фотографии, разложенные на полу.
– Ближе, – командует Лара, и я, присев на корточки, вожу над ними мобильником. Адель усаживается рядом, скрестив ноги по-турецки. Она хватает фото, на котором один Тома, и выглядывает из-за него с широкой улыбкой.
– И ты до сих пор ничего не добилась? – спрашивает Лара. – Не узнала, что…
– Такая грустная история, – шепчет Адель, – то, что случилось к бедным Тома.
В комнате повисает тишина. Мы с Джейкобом в шоке. Даже Лара на экране сидит, открыв рот.
– Ты знаешь?! – восклицаем мы.
Адель садится поудобнее.
– Oui, – говорит она. – Maman мне рассказала. Она не любит ворошить прошлое, тем более обсуждать с чужими. Но она сказала, что историю семьи важно знать. Она говорит, это очень личное. Но если вы поможете Тома, – добавляет она, – я расскажу вам его историю.
Глава двадцать первая
– Это очень грустная история, – повторяет Адель и тянет Мрака к себе на колени.
– Моему прадедушке Ришару было десять лет, когда это случилось. Он был на три года старше Тома. Для Тома он был героем. Они очень дружили и были близки, как пальцы на руке. Вот так, – она скрещивает пальцы и продолжает: – Все лето Ришар с другими большими мальчиками по ночам спускались в катакомбы.
